39
Его разбудил дождь. Ни малейшего представления о том, как он вернулся домой, но, по крайней мере, он лежал в своей кровати. Ни следа снов тоже — и это ему не понравилось. Он заснул, как погружаются головой в бочку с жидким цементом, который вскоре «схватится» на ваших висках…
«Нахтигаль», алкоголь, Бивен… Симон слишком много всего наслушался накануне, чтобы сейчас помнить хоть что-то. На данный момент все сливалось в бессвязную мешанину. Он сел в кровати, протянул руку и умудрился открыть окно.
Дождь над Берлином.
Летний дождь, легкий, воздушный, душистый, нежданный гость, притягивающий все взгляды, с неподражаемым шармом сгребающий выигрыш со стола. Он прислушался, различая отрывистый стук капель по мостовой, более долгий отзвук тех, что падали на крыши, или же более глухие и низкие удары тех, что отскакивали от капотов припаркованных на улице машин. А еще он купался в тонком, трепещущем шуме дождя в кронах: зеленый шелест, глянцевый, радостный, словно убегающий в небо.
Наконец память вернулась. Три убийства. Сюзанна Бонштенгель. Маргарет Поль. Лени Лоренц. Три его пациентки. Три его подруги. Три любовницы… Они приходили в его кабинет, ложились на его диван, чтобы поделиться самым потаенным. Всем трем снился Мраморный человек…
Симон встал и пошел на кухню. Он представления не имел, который час. Стенные часы над газовой плитой ввели его в курс. Одиннадцать утра. Ничего страшного. Сегодня не было назначенных визитов, а насильственная смерть имела одну особенную власть: она отодвигала в тень все другие события в жизни.
Кофе. Мельница. Кофеварка. Рассеянным жестом он включил маленькое радио, отделанное бакелитом, — модель «VE 301» (Volksempfänger[84]), самая дешевая из серии, запущенной в широкую продажу Йозефом Геббельсом, которую в конце концов прозвали «Геббельсовой глоткой».
Внезапно зерна кофе посыпались на пол.
Мельница выпала у него из рук, когда он услышал новость. Этим утром, на рассвете 1 сентября 1939 года, Германия напала на Польшу. Или, вернее, ответила на агрессию, совершенную против радиотрансляционной станции в Глайвице[85]. В ответ на эту провокацию вермахт развернул широкомасштабную операцию, дав отпор на северном, южном и западном направлениях и уже продвигаясь к Варшаве. Только и всего.
Никто никогда не поверит в эту историю с радиостанцией, безусловно от начала и до конца выдуманную Гиммлером и его кликой. Но это детали. Главным было то, что Германия вступила в войну…
Симон как загипнотизированный уставился на рассыпавшиеся по кафелю зерна. Монотонный голос продолжал вещать про «недопустимый акт агрессии со стороны Польши» и «законное право Германии на ответные действия».
Война. Он вспомнил, что Франция и Англия обещали Польше свою поддержку, а значит, обе эти страны также вскоре будут втянуты в военный конфликт.
Господи боже, этим утром, 1 сентября началась Вторая мировая война, ни больше ни меньше.
Он снова открыл окно. Свежесть ливня, серо-голубая картина омытого города, отсвечивающего, как грифельная доска, его успокоили. Он собрал с пола зерна кофе, запустил мельницу и приготовил свой утренний нектар в кофеварке «Bialetti Moka Express».
Внезапно он вспомнил, что у него сегодня встреча за обедом. Грета Филиц. «Бауэрнхоф». В половине первого. Об отмене и речи быть не может. Наоборот, эта встреча станет началом его расследования: Грета хорошо знала жертв.
Он залпом допил чашечку и отправился под душ.
40
Ливень уже прекратился. Только теперь летняя жара дала о себе знать. В еще пропитанном дождем воздухе чувствовалось приближение тяжелой влажной волны, которая надвигалась на Берлин, словно желая удушить его.
Едва Симон вышел из дома, как небо прорезали ревущие самолеты. Война. Господи. Забыть про нее невозможно. На Потсдамской площади он увидел, как движутся войска, направляющиеся на Восток, — бронетранспортеры, крытые грузовики с оборудованием, тягачи с платформами… Все реквизировано для переброски солдат в Польшу.
