Разница только в предмете поклонения."
Эта мысль ударила сильнее, чем он был готов признать.
Он поднял глаза и увидел, что Самира наблюдает за ним издалека. Их взгляды встретились, и он увидел в её глазах то, чего не ожидал — не жалость и не нетерпение, а тихую зависимость.
«Если ты потеряешь веру, то потеряю и я», — читалось в её взгляде.
Это осознание было тяжелее всего остального. Назир — человек, который провёл полжизни за решением проблем, внезапно оказался лицом к лицу с проблемой, к которой не мог даже подступиться. И от его решения зависели те, кто поверил в него.
Он снова посмотрел на компас. Вещь. Кусок металла и камня. Его больше не терзал философский вопрос об измерении и познании. Просто нужно было заставить чертов компас показывать что-то кроме самого близкого и самого сильного источника. Это не абстрактная головоломка — это разница между жизнью и смертью для людей, которые начали ему доверять.
В своей палатке Назир сидел, скрестив ноги, в сумраке ранних сумерек. Перед ним на потёртом ковре лежал разобранный компас. Он методично разделил части на группы: корпус, механические элементы, калибровочные кольца, сам кристалл в металлической оправе. Он делал это без необходимых инструментов — ногтями, кончиком ножа, импровизированными приспособлениями из заточенных проволок. Пот заливал глаза, нос щипало от металлической пыли. Его пальцы были в царапинах от металлических краёв, а ногти сломаны. Кожа была суше чем кость — он не тратил драгоценную воду на мытье рук, и теперь каждый порез жёг огнём.
"Если бы отец видел, что я делаю с инструментом. Если бы учителя видели…"
Глядя на разложенные части, Назир вдруг осознал всю глубину своего неведения. Он умел пользоваться компасом. Мог починить его, если ломались механические части. Но он никогда по-настоящему не понимал, как и почему кристалл реагирует на воду. Этому не учили в инженерной школе. Это было в ведении жрецов, хранивших тайны кристаллов.
— Я знал, как им пользоваться, — произнёс он вслух, слизывая солёный пот с верхней губы и глядя на тускло мерцающий кристалл. — Но никогда не понимал, как он устроен.
"Мы кричали о свободе от жрецов. Об их лжи. И всё это время мы были просто ещё одним звеном в цепи невежества. Разница только в том, что жрецы об этом знали. А мы — нет."
Что-то в этой мысли было настолько невыносимым, настолько оскорбительным для всего его существа инженера, что Назир с внезапной яростью стукнул кулаком прямо по ковру с деталями. Они, звякая, разлетелись. Кристалл откатился в угол, тускло поблескивая в полумраке, как глаз умирающего зверя, который всё ещё смотрит на тебя — и ждёт, когда ты его добьёшь.
Назир сидел, тяжело дыша, сжимая и разжимая кулаки. Постепенно гнев отступил, сменившись чем-то более глубоким и честным — признанием собственного бессилия.
— Он не виноват, — пробормотал Назир, глядя на разбросанные детали. — Нет, виноват. Все виноваты. Я виноват. Боги, кристалл, город, проклятая пустыня… — вспыхнуло в нём на секунду. Но тут же угасло. Осталась только усталость. — Он просто показывает то, что есть. Мне просто надо что-то придумать, сверх того что я делал до этого.
Он собрал детали обратно, расставил их аккуратно, как привык делать в мастерской отца. Мелочь, но порядок помогал думать. Порядок был доказательством, что человек ещё не превратился в зверя.
И тут его осенило. Если он не понимает кристалл, возможно, в оазисе есть кто-то, кто понимает. Место, существующее веками, должно хранить какие-то знания. Возможно, библиотека, древние записи, хранители традиций… Конечно не так как в Аль-Мадире, но в пустыне выбирать не приходится.
"Нет, кого я обманываю?" — подумал он с горечью. — "Это просто дыра, врядли там есть что-то существенное"
Но это была единственная идея. Он торопливо начал собирать компас обратно, морщась от боли в исколотых пальцах. Что угодно лучше бездействия.
— Мне нужно в оазис, — сказал Назир, входя в шатёр Самиры без приглашения.
Она сидела за низким столиком, разложив перед собой карту местности — старую, потрёпанную, с пометками на полях.
— В оазис, — повторила она без удивления, словно ожидала этого. — Умм Исра ясно дала понять, что мы нежеланные гости. Что изменилось?
— Компас, — Назир положил прибор на стол рядом с картой. — Он ничего не показывает, кроме этого проклятого оазиса. Я не могу ничего найти, не могу никого вести.
Он снял с пояса флягу, сделал крошечный глоток воды, просто чтобы смочить горло, и продолжил с растущим напряжением:
— Я не понимаю, как он работает. На самом деле работает. Мне нужны знания. И если они где-то и есть, то в оазисе.
Самира была совсем не удивлена. Она долго молчала, изучая его лицо. В её глазах читалось понимание — не снисходительное, а глубокое, как понимание врача, видящего знакомые симптомы болезни.
Она протянула руку и коснулась компаса — не взяла, просто положила палец на его корпус, словно здороваясь с ним. Потом подняла взгляд на Назира и просто кивнула.
Она долго молчала, не потому что не знала, что сказать — а потому что знала слишком много. Иногда лучшее, что можно дать другому, — это тишина.
— Я тоже умею признавать поражение, водяной, — наконец произнесла она тихо, употребив прозвище, которым не называла его с самых первых дней в племени. — Всю жизнь я училась этому в пустыне. Иногда ты не можешь победить бурю или жажду. Ты можешь только переждать, уклониться, найти обходной путь.
Что-то в её голосе, в его глубине, подсказало Назиру, что она говорит не только о его проблеме. Что, возможно, эта женщина, которая казалась такой уверенной, такой непоколебимой, тоже искала ответы.
— Это не вопрос гордости, — добавил Назир с внезапной резкостью, почти грубостью. — Мне правда нужно туда. Я не знаю, как эта штука устроена. Я… я просто не знаю.
Он стукнул кулаком по столу — не сильно, но достаточно, чтобы компас слегка подпрыгнул.
"И я ненавижу не знать. Я всю жизнь знал. Это то, кем я был. Человеком, который знает. И теперь — я никто."
Самира поднялась со своего места. Она была ниже Назира, но в этот момент он чувствовал себя маленьким рядом с ней — не из-за её роста, а из-за спокойной уверенности, исходящей от неё. Это немного привело Назира в чувство.
— Держи себя в руках, водяной.
Она смотрела на него очень серьезно. Затем продолжила:
— Когда человек честно говорит, что не знает — это не слабость, — сказала она тихо. — Это шаг. Пошли.
Она схватила свой пояс
