На всякий случай я прихватил черновики Орешкина.
Мэнсфилд, не глядя, отложил испорченный фотоаппарат, зажег фонарик и бегло просмотрел бумаги. С первого взгляда он понял: это то, что надо.
— Молодец, — тихо и, как показалось Егорову, с чуть заметной недоброй усмешкой похвалил Мэнсфилд. — Что ж, посмотрим, что случилось с этой игрушкой? — он нажал какую-то кнопку, в аппарате что-то тихо зашуршало, и голос Егорова негромко, но четко произнес: «А, черт! Сломался!»
— Понял? — Мэнсфилд открыто наслаждался эффектом. — Не обижайся. В нашей работе это закон: доверяй, но и проверяй. Ну, давай отметим наш небольшой успех и пожелаем себе дальнейших.
Он достал из-под сиденья бутылку коньяку и два стакана, сорвал пробку и налил себе и Егорову.
— Ну, будь здоров!
«Отравить решил, сволочь!» — пронеслось в мозгу Егорова, и он нерешительно повертел в пальцах стакан.
— Ты что? Это же армянский, отборный!
— Закусить бы чем, Геннадий Петрович, — попросил Егоров.
— Это можно, — Мэнсфилд опять полез под сиденье. В эту же секунду Егоров с размаху ударил его стаканом в правый висок. Мэнсфилд тяжело осел на рулевое колесо. Егоров немного отодвинулся и стал снимать брючной ремень.
...Первым к машине подбежал Оллонов. Он рванул на себя дверку кабины и, ударив по кабине лучом сильного электрического фонаря, крикнул: «Руки вверх!».
Зажмурившись, Егоров улыбнулся во весь рост и облегченно вздохнул:
— Слава богу! В самый раз подоспели...
— Руки, Егоров, руки! О боге потом вспомнишь!
— Да вы что, Николай Спиридонович, серьезно? — Егоров узнал капитана. — Пожалуйста! Только лучше занялись бы этим типом...
Только теперь Оллонов и подоспевший Турантаев заметили беспомощно уткнувшегося в приборную доску Мэнсфилда, судорожно зажатый в руке Егорова стакан с остатками коньяка и ремень в другой. Они молча переглянулись и облегченно рассмеялись.
— Ты его не с концом? — спросил Оллонов уже тревожно, пытаясь нащупать у Мэнсфилда пульс.
— Нет, я не очень сильно...
— Ну ладно, вылезай. Поедешь с подполковником в отделение. А Мэнсфилда я, Айсен Антонович, на этой машине отвезу.
— Кого-кого? — вытаращил глаза Егоров.
— Там узнаешь.
Егоров пошел к оперативной машине, но вдруг вернулся.
— Николай Спиридонович, там где-то должна быть бутылка коньяку, он меня угощал только что...
— И ты выпил? — капитан не скрывал своего беспокойства.
— Нет, а он успел.
— Интересно, — Оллонов нашел бутылку, аккуратно завернул ее в газету и положил в карман. — Поехали!
В отделении их с нетерпением поджидал Вагин. Распорядившись вызвать к Мэнсфилду врача, он позвал всех в кабинет, молча выслушал доклад Турантаева и с любопытством посмотрел на Егорова.
— Что ж, будем знакомиться, Анатолий Сергеевич! — он протянул Егорову руку. — Кстати, где ваш коньячок-то? Слыхал, вы специалист по этой части.
Егоров покраснел и кивнул на Оллонова. Взяв бутылку, Вагин посмотрел ее на свет, повертел в руках, понюхал содержимое и, улыбнувшись, заметил:
— Он самый. Армянский. Дайте-ка мне стакан.
Он налил коньяку в стакан, снова понюхал и развел руками: «Коньяк»!
Полковник еще раз поднес бутылку к электрической лампочке и более внимательно осмотрел ее. На одной из стенок он обнаружил странное утолщение. Что это, брак? И на горлышке тоже? Здесь был чуть заметный стеклянный бугорок. Вагин нажал на него пальцем, и он легко ушел внутрь.
— Ого! — произнес полковник, и все вопросительно посмотрели на него. — Вот, полюбуйтесь! В стенке-то тайничок, а в нем-то уж наверняка не коньяк. Понятно?
Егоров побледнел, а Оллонов, подтолкнув его в бок, прошептал: «Не зря ты, оказывается, бога-то поминал».
— Ну, а что вы еще привезли, так сказать, на закуску? — спросил министр у Турантаева.
— Фотоаппарат-магнитофон, сверток с документами, ампулу с ядом, — ее нашли в воротнике рубашки Мэнсфилда.
— Аппарат не работает, я его нарочно сломал, — объяснил Егоров. — А документы — это черновики первого варианта прибора Орешкина. Мы его забраковали...
— Это все?
— Нет, у меня еще мины есть, — вспомнил Егоров.
— Что?
— Мины. Он велел мне положить их в сейф, а я не положил, — и Егоров вытащил две плоские металлические коробочки.
В кабинете стало тихо. В первый момент никто не шелохнулся, но уже через секунду Оллонов протянул руку к минам, как бы нечаянно встав так, что отгородил Егорова от всех остальных.
— Осторожно, — крикнул Турантаев, но Егоров спокойно положил мины на стол и сказал, что не взвел взрыватель вопреки указанию Мэнсфилда.
Министр подошел к Егорову и взял его за плечи.
— Спасибо, Анатолий Сергеевич. Сегодня вы очень помогли нам. Мы все рады, что не ошиблись в вас. И все же, почему именно вас он выбрал себе в помощники?
— Я сейчас расскажу, — Егоров заволновался. — Мне скрывать нечего. Познакомились мы, в общем-то, случайно, у кого-то из моих приятелей. Разговорились. Человеком он оказался общительным, интересным собеседником. Мы стали часто встречаться. Рыбачили, охотились — развлечений-то здесь не очень много. Иногда выпивали вместе. В этом он, кстати, знал толк. Рудский к тому же оказался щедрым, одалживал мне деньги. Как-то раз в разговоре он упомянул о судьбе моего отца, но больше к этой теме не возвращался. А сегодня он вдруг заехал ко мне днем и предложил прокатиться. Время у меня было, и я согласился. Выехали мы с ним за город, он остановил машину, закурил и показывает мне какую-то бумажку. Знаете, что это было? Расписка! Моя расписка в том, что я брал у него деньги. Ну и что, говорю, брал, так отдам, хотя и не помню, чтобы давал такую расписку. Нет, он говорит, не все так просто. Деньги ты, мол, брал у меня, но принадлежат они не мне. Кому же, спрашиваю. Тут он и назвал свой разведцентр и предложил мне работать на них. Я промолчал. Тогда он стал угрожать, сказал, что достаточно послать эту расписку вам и меня тут же арестуют. Больше того, прокрутил мне пленку с одним нашим разговором, в котором я, каюсь, наболтал лишнего. Что мне оставалось делать?
— И вы согласились? — Вагин прищурился.
— Да, согласился. Думал, успею сообщить вам, но он не отпускал меня до самого вечера. Тогда я решил...
— Хорошо, Анатолий Сергеевич. Что вы решили, мы уже знаем. У нас еще будет время поговорить, а пока отдыхайте...
...Мэнсфилд снова молча покачал головой.
— Так вот,
