доверие, а доверие родит рубли тотчас же.
Финансы. Азия. Жел<езные> дороги в Азию – …[81] если только не пустим, прежде нас, по нашим же дорогам немцев, англичан и американцев, чтоб они взяли все да еще с монополией, а нам не оставили ничего.
3 пункта. 1) Совершенно иное отношение администрации к земле, чем было до сих пор.
2) Совершенно иной взгляд на Россию, как не на европейскую только державу, но самостоятельную и азиатскую.
3) Совершенно иной взгляд на самую администрацию и реформы к ней.
Что и это иметь в виду, напротив, одно только это иметь в виду. //
Финансы. Азия. Устроится и само собою так, что Европе скоро будет не до Восточного вопроса – как и было, например, в мгновение франко-прусского побоища.
Азия. Что Россия не в одной только Европе, но и в Азии, и что в Азии, может быть, больше наших надежд, чем в Европе.
Финансы[82]. Земские учреждения… нет, лучше мы их обратим тоже в администрацию, в такую же как мы, в чиновническую, чтоб не было диссонанса…
Ругатели романисты. И только и делают, что ругаются, и хоть действительно иногда дурное ругают, такое, что уж никак нельзя похвалить, но когда прочтешь, как они ругаются, то всегда, прочтя, невольно спросишь себя: что же гаже? То ли, что они так обругали (что ими обругано)[83], или они сами.
Заглавие «Свинья». Об одной подходящей свинье.
Финансы. Как это сделать? Не знаю. Петр Великий сделал бы. Важен принцип. То-то и дело, что не знаем, как и приступить-то. У нас вот, по поводу дефицита в 50 мильон<ов> за текущий год, тотчас же предложили сокращение армии на 50 000 челов<ек>. Именно, именно, попали в точку: денежки-то у нас истратят (у нас ли не истратить), так что и не увидишь их, а армии-то, пятидесяти тысяч солдат, все-таки уж не будет. Другие рекомендовали сократить армию даже разом наполовину (катай-валяй, благо либерально!). Да к чему наполовину, не лучше ли всю сократить //, а завести на ее место национальную гвардию, благо сего либерального европейского учреждения (уже и в Европе отжившего) у нас еще не было. А там и мобиль завесть. Редакторы либер<альных> журналов станут полковниками и дивизионными командирами – прелесть[84]. То-то и есть, что не знаем, как экономить. Не солдат сокращать на целых 50 000 челов<ек>, а мошенничество в управлении солдатом и проч. (Администрация. Но тут принцип.)
В крайнем случае не только можно бы 50 000, но и сто тысяч сократить на время, в видах непреложнейшей пользы от экономии, но ведь куда пойдут денежки-то, вот вопрос. Мало ль пустых и переполненных карманов ждут их в свои бездонные пропасти.
«Руси» и проч<ее>. У нас либеральнее (чем завершение здания). У нас прежде всего народ спросить и только народ. Он скажет все своему отцу, а там… и т. д.
Финансы. Уничтожьте-ка формулу администрации. Да ведь это измена европеизму, это отрицание того, что мы европейцы, это измена Петру Великому. О, на преобразования наша администрация согласится, но на второстепенные, на практические и проч. Но чтоб изменить совершенно характер и дух свой – нет, этого ни за что (земство – журавль в небе). Наши либералы, стоящие за земство против чиновничества, право, противоречат себе. Земство, правильное земство – это поворот к народу, к народным началам (столь осмеянное ими словечко). Так устоит ли европеизм в настоящем-то виде, если правильно укоренится земство? Это еще вопрос, и, вероятнее всего, что не устоит[85].
Тогда как чиновник, теперешний чиновник – это европеизм, это сама Европа и эмблема ее, это именно идеалы Градовских и Кавелиных, ибо мы принесли народные начала[86]. Стало быть, чтоб быть последовательными, либералам и европейцам нашим надо бы стоять за чиновника, в настоящем виде его, с малыми лишь изменениями, соответствующими прогрессу времени и практическим его указаниям. А впрочем, что ж я? Они ведь за это в сущности и стоят. Дайте им хоть конституцию, они и конституцию приурочат к административной опеке России. //
Проект. Откровенность, прямота и уже чистая, высшая невинность. Сим победиши.
Финансы. Освобождение, землевладение. 20 000 верст железных дорог, рабочий вопрос, вопрос земель, уживется ли единоличная собственность рядом с общиной – все это вопросы и требуют еще финансов. Да капитал любит спокойствие внешнее и внутреннее, не то прячется. Да мы и капиталистами-то не умели быть: мы знали только один ломбард. А тут вдобавок вдруг 20 000 железн<ых> дорог – что в Европе в полвека выстроились, а у нас вдруг. Да какое тут спокойствие, какое тут движение капиталов. Надо выждать. А Россию гонят: все потому-де, что мы не европейцы, что не увенчано здание, мало ли криков[87].
И потому финансисту надо стоять, так сказать, вне времени и пространства и взять идею вечную и незыблемую… (Для корней.)
Финансы. Журавль в небе. Ну что такое ваше земство, когда мы сами не знаем, каким ему быть, народным или чиновничьим? Вам смешно, а что коли вдруг решат и положат уже твердо и непреложно, что быть земству народным, самим собою, развяжут крылья, и что коли вдруг это народное-то в самом деле земство, уже само, уже без всякого давления из высших сфер, пожелает стать также чиновничьим земством и само потянет к тому. Недаром же два столетия развивался вкус, и вы хотите, чтоб мы нечто твердое и стоящее променяли на эти загадки, на эти шарады, на этих журавлей в небесах. Нет, мы лучше сами исправимся и т. д. Синицу.
Проект. Ces dames…[88] Под покровом своей красоты и невинности. (Морской воздух, пищеварение.)
Проект. И Россия встретит (их) врагов, как ces dames под покровом своей невинности[89], невинности и нищеты! Ну зачем они пойдут тогда, чтоб разорять // соломой крытые хаты, о полно, ведь они европейцы, они образованы. Ведь сказал же один наш профессор, что русский не может быть великодушен и иметь благородные чувства потому, что он необразован. А потому как же я не заключу обратно, что Европа и европейцы не могут не быть великодушными и не иметь возвышенных чувств, потому что они образованны.
Ну а Польша тогда?[90] А окраины? Ну как это-то тогда, при невинности-то?
Это ты бросаешься в каждую мелочь! Да, может, тогда и польского вопроса совсем не будет. Все эти наши окраины все это мелочь, – надо следить за главным, за существенно главным.
Гм. Да
