…или, например, быть собакой и видеть то, что ускользает от взгляда других.
Допустим, тень мужчины, идущего по тропе вместе с маленьким мальчиком.
Собака увидит их раньше, чем вы успеете подумать. Только подумать. Но не увидеть.
Тропа пуста. Она давно пуста, хотя изредка на ней появляются спешащие куда-то прохожие.
Другие мужчины и другие мальчики. С собаками и без. В осенних плащах и куртках.
Тропа пуста. Для вас, задумчиво идущего навстречу. Для них, думающих о сиюминутном.
Но не для нее. Не для собаки.
Изо всех собачьих сил она рвет поводок и стремится туда, откуда шагают невидимые никому мужчина и маленький мальчик.
Оба увлечены важной темой.
Допустим, об устройстве Вселенной. О происхождении звезд и загадочных туманностях.
О внутреннем зрении собак, которое гораздо, гораздо острей человеческого.
С собачьей точки зрения, разумеется.
Там, в тени тутового дерева
«Цадик смотрит человеку в глаза, и оба знают, что нет между ними тайн, раби видит и знает все, что было, есть и будет». (с)
Красное солнце повисло на черной ветке.
Опоздание на минуту грозит разрывом длиной в вечность.
Состав отъехал, а я все еще машу рукой, строчу письма, полные надежд и раскаяния.
* * *
Допустим, о том, что ты аутсайдер. Ничего не получилось. Ты всегда в проигрыше, даже когда прет шальная карта. Вот оно, думаешь ты, но выигрыш ничтожен по сравнению с бездной, в которую тебе приведется взглянуть.
Держи спину, обвал неминуем.
Спину, ногу, поступь.
Еще можно видеть силуэт, балансирующий на краю чего-нибудь там вдали, на линии горизонта, за которой обрывается перспектива.
* * *
Темой может быть мысль о смерти. Нет, не сама смерть – всего только мысль о ней.
Или о любви. О дрожи, о предчувствии, о вселенской печали, которая после.
Просто мысль, за которой не угнаться, не зафиксировать, не застолбить.
Повествование может быть линейным. Заунывным, как песнь акына.
Уходящим вглубь, развертывающимся как свиток, застывшим как глаза хасида на фоне разрушенной синагоги в местечке без имени, без истории, без будущего.
Либо раздувающимся от непомерного тщеславия и пустоты. Лопающимся как мыльный пузырь.
Итак, я сижу под тутовым деревом, перебираю янтарные четки.
* * *
В детстве смерть кажется недоразумением, ошибкой, несправедливой случайностью.
Со временем она приобретает черты тягостной определенности.
Кто-то чужой и бездушный входит в твой дом, скользит взглядом по стенам, по дорогим тебе предметам. Топчется в прихожей. Задает будничные вопросы. Далекий от твоих содроганий, человек с лопатообразной ладонью, выгнутой лодочкой. Лодочка колышется, набухает, настойчиво тянется в вашу сторону.
* * *
А вот и солнечный луч. Сквозит в проеме штор. Игривый, неуловимый, капризный. Закрой глаза, как будто не к тебе. Не к тебе, не тебя, не с тобой. Сегодня мы боги, возлежим на Олимпе, пьем молодое вино. Готовые в любой миг сойти со сцены.
Так не хочется уходить. Те, другие, у них все будет не так. Они перепутают слова, действия. Непременно забудут важное.
* * *
Сегодня вы дитя, мироздание любит вас, покачивает на ладони. Мальчик с голубиной улицы. Дервиш, сидящий под тутовым деревом. Сидящий вечность, пребывающий в вечности, пребывающий в согласии с вечностью.
* * *
Об одиночестве, блаженном, горьком, беспечном, желанном, постыдном. Скорбном, мечтательном, бездонном.
О прихотливости желаний.
О непостоянстве. О возмездии.
Однажды. Когда-нибудь. Никогда. Там, в тени тутового дерева.
Здесь, под моим окном
Человек с ключом
