Чем безнадежнее ощущает себя человек в паутине своего страха и защитных механизмов, чем сильнее ему приходится цепляться за иллюзию, что он во всем прав и совершенен, тем сильнее он инстинктивно отвергает всякий – даже самый отдаленный и глухой – намек на то, что у него что-то не так и необходимо что-либо изменить.
Карен Хорни Оказывается, в возрасте неполных трех лет девочку отвезли на родину ее отца – в Татарстан, и девочка провела лето в деревне у бабушки. А бабушка, согласно заведенному там обычаю, подметала пол в доме крыльями мертвых птиц. Сейчас уже трудно сказать, как именно возник этот страх и за счет чего закрепился, потому что бабушка умерла. Но мы установили четкую временную связь первых приступов страха и этой поездкой, и понятно, что как-то эти крылья ребенка напугали.
Подобные «условно-рефлекторные» страхи могут у ребенка возникнуть, и, конечно, их не нужно игнорировать, в противном случае велика вероятность, что они со временем будут разрастаться.
В чуть более зрелом возрасте ребенок начинает бояться, потому что это надо «для полноты картины». Это, наверное, очень странное объяснение причин детских страхов. Понимаю. Но есть такой механизм – ничего не попишешь. Ребенок постоянно слышит: «зайчик испугался и убежал», «боялись этого зверя все в лесу», «пришел страшный Бармалей» и т. д.
Понятие страха в культуре существует, а ребенок от культуры отставать не должен, поэтому он, копируя поведение взрослых, часто просто «изображает» какие-то страхи. Если родители воспринимают это чересчур серьезно, то ребенок может считать, что его спектакль удался, зрители в восторге, ну и тут же входит в роль.
А как мы уже знаем из анализа психологии ребенка, границы между реальным и воображаемым у него размыты, так что игра очень быстро может превратиться в своеобразный ритуал «боязни», который ребенок повторяет при каждом удобном случае. Вдруг снова он вызовет такую бурю эмоций у своих домочадцев? Чем черт не шутит!
Не помню, чтобы Соня когда-то говорила, описывая свое состояние, «боюсь» или «страшно». Но вот мы пошли в детский сад… Через какое-то время происходит следующее. Соня замечает меня, когда я перехожу из одной комнаты в другую, и отчетливо говорит: «Папа, я боюсь! Боюсь-боюсь! Мне страшно!»
Тут надо сказать, что папа у Сонечки психотерапевт, и у него уже на уровне рефлекса оценка глубины, силы, прочувствованности, так сказать, эмоциональной реакции. Настолько до автоматизма отработан этот навык, что в театр не могу ходить – постоянно чувствую себя там Константином Сергеевичем Станиславским. Не верю, и баста!
И вот я смотрю на Соню, понимаю, что играет – изображает страх. Сама, может быть, и не понимает этого, но играет. Тут папа улыбается и говорит: «Да ладно! Сонечка самая смелая девочка на свете! Она всех победит!» – и иду своей дорогой. Краем глаза, конечно, наблюдаю за Соней.
Она смотрит на меня несколько разочарованно. Я кидаю ей через плечо: «Самая смелая девочка! Просто герой!» – и иду дальше. Через какое-то время ситуация повторяется, но в ответ Соня слышит все то же самое, правда, теперь я об этом рассуждаю со всей серьезностью – мол, Сонечка смелая, она совершенно не может никого бояться и т. д.
