раз на Земле, ад представить несложно, но вот рай?! Даже великим художникам рай не удавался: отсутствовал конфликт, диалектика – закон движения жизни и художественного произведения.
– Да-а… Значит, вот он какой – рай!..
А в Питере ноябрь (просимо заметить!) благородного серого цвета, черно-белое кино, а у Божевича все неблагородно так, цветасто и весело – магнолии как нарисованные, солнце как улыбка Божевича, а по стенам прыг-прыг – розовые ящерицы!..
– Господи… даже твари у них розовые!
Ящерицы были уже лишними в багаже впечатлений, чрезмерными, на них уже не было сил.
– Надо выпить, – сказал лжепрофессор: розовая тварь доконала и его, чувствительного к цвету.
Ассистенты одобрили.
А горы в Черногории оказались не черными, как следовало ожидать, а яркими, цветными, как на рисунках детей. Им объяснили: «черные» – значит «гибельные». Они там, дальше, пойдешь – не вернешься, никто не возвращался.
А им туда и не надо. Зачем? Им и тут хорошо. Без диалектики.
Божевич выделил им свой старенький джип: тормоза – одна видимость, дверь на веревочке, весело! Умостились, поехали. Тормозили ногами. Весело, весело.
А потом бродили по улочкам, закоулочкам, сказочным дворикам, озираясь и воздыхая…
– Я бы хотела жить здесь, – говорила Ира. – Вот в этом домике, в тишине, среди киви и розовых ящериц, и изображать из себя Фриду Калло…
Все хотели.
– Э-эх… надо было и жену взять с собой!.. Жаль, что не видит…
– А мы ей расскажем! – утешали други.
А в море мурены – причем уже пойманные, на лесках (заверните!) – даже, грешным делом, мысль закралась: прихватить одну!.. Да вдруг откуда ни возьмись – Посейдон с трезубцем: борода черна!.. очки вытаращены!.. нож за поясом!.. Страшно!
Вынырнул – Посейдон следом. И что-то на своем: кто таков, мол, будешь? Из каких мест?
Санкт-Петербург…
О-о!..
Гостим у Божевича…
О-о-о! – нырнул: рыбину на трезубец – хрясь! ножиком башку – хрясь! – вынырнул. – На за это!
За что?!
За то, что Санкт-Петербург! И Божевич!..
Спасибо… А голову-то зачем – хрясь?!
А нельзя иначе – хищник: руку только так – хрясь! – не помилует.
(О господи!.. Хорошо, что не скрал!.. Бог уберег. И с чувством: спасибо, Господи!)
А на берегу свои: поймал?!
Одарили.
Кто?!
Посейдон.
Не может быть.
Может: знал два волшебных слова – «Божевич» и «Санкт-Петербург».
Молодец!.. А огромная какая!..
Жаль, что жена не видит…
Да отстань ты со своей женой.
Поднимались под песнопение птиц, объедались воздухом, залезали в свою колымагу с дверью на веревочке, колесили по горам, а к вечеру возвращались, Божевич встречал их – просим до простору!
Шли до простору – отведать винных припасов, счастливые, возбужденные, рассказывали про прожитый день, жарили мурену (коты крали, весело-весело!), а Божевич глядел на них как на малых детей, улыбался во все свое загорелое доброе лицо – и все хотелось спросить его: а за что? За что, добрый человек, ты одарил нас, грешных, этим райским блаженством? И не миллионер ведь, а свой брат, художник. Со слабостями: с пиететом к профессуре.
А потом пообвыкли, конечно, занимались кто чем: кто с кисточкой бегал, кто с удочкой, кто плескался в море среди мурен, виновато вздыхая по жене… А профессура квасила.
И думали между делом: а вот если взять и остаться? в раю?! без ноября благородного серого цвета, без насморка, луж?.. И грустно качали головами:
– Чай, сдохнем…
Уезжали…
Прощай, Божевич!..
Божевич улыбался им вслед, долго махал рукой, а они все мялись, все хотели спросить: а зачем звал, добрый человек, зачем тебе это надо было? Или вправду скучно грешному человеку в раю? или еще что?.. Так и не спросили. Осталась тайна. Простор для фантазии. А думай что хочешь.
И они вернулись в свой гнусный ноябрь благородного серого цвета, в черно-белое кино, где встретила их собственная, непригодная для жизни жизнь. Но фотографии грели: это Божевич – милый Божевич!.. А это его просторы (жаль, что тебя с нами не было!), это оливы, им тыщи лет!.. а это кактус – цветок на нем как красная дуля, по вкусу – свекла, но гораздо красивей!.. А острова!.. А старинные храмы (жаль, жаль, что тебя с нами не было)…
А потом с ними стали случаться разные неприятности, большие и малые. У одних помер старый кот, член семьи, горе было большое, у другого ушла жена – та самая, которой с ними не было (быть может, даже по этой причине!), а у лжепрофессора приветливые менты, обыскав для порядку, сперли мобильник, оставив на сердце осадок. У четвертого, чего хуже, воры сперли из мастерской картины (то есть поклонники его таланта пожелали остаться неизвестными)… За все, за все надо платить – и за плохое, и за хорошее. Ничего даром.
Но все ждали нового года, весны и лета, когда Божевич вновь позовет их в свой райский уголок (обещал!), тем более что у всех остались вопросы… один вопрос, тот же самый: а зачем ему это надо? Чтоб при жизни они увидели рай? И стремились к нему?
И они стремились. Рисовали рай (получался!), и по раю прыгали розовые твари, киви растекался плющом, дули сияли, а в центре стоял Божевич, как святой Петр, – улыбался…
Но внезапно пришла весть: умер Божевич.
Умер?.. Божевич?! Как же так? Милый, милый Божевич… И они никогда не увидят его?..
Конечно, увидят.
Потому что теперь они точно знали, как выглядит рай и что их ждет за примерное поведение, и крепко верили, что Там, у врат, встретит их Божевич – улыбнется входящим и ласково скажет:
– Просим до простору!
Любовь Клары
Одна женщина была без ума от собственного мужа. И даже в день свадьбы знала, что он ее бросит – по причине своей красоты.
Коллеги Клары никогда не видели ее мужа, но со слов Клары знали, что он необыкновенный красавец! У Клары же были свои достоинства: мягкость, женственность, доброта, аналитический ум – немало, в общем, но!.. Красота – о, красота мужа не давала Кларе покоя: кругом столько красивых женщин, говорила Клара, и по этой причине имеющих больше прав на ее красивого мужа, – за что одной Кларе такое счастье?! Все, все хотят счастья.
И Клара представляла этот день (цитата из сериала): муж приходит домой, глаза долу: «Я полюбил другую женщину».
Страшные слова.
Но Клара была к ним готова.
– Я лишь поклонюсь ему до земли, – говорила коллегам Клара. – И скажу: спасибо, любимый, за счастье, что ты был у меня.
Вот так – просто, достойно, ничего лишнего.
Или иначе, быть
