Опилки очень важны. Если добавить их к смеси, она утрачивает летучесть и приобретает стабильность. И затем лишь огонь способен высвободить Божью силу. Только так человек может без опасности для себя прикоснуться к эссенции. Надо соблюдать осторожность.
Я недоумённо нахмурился. Мастер Бенедикт уверяет, что огонь Архангела надо смешать с опилками, чтобы можно было безопасно с ним обращаться. Но в оригинальном рецепте никакие опилки не упоминаются. И в стакане с жидкостью их тоже не было. Озадаченный, я перевёл взгляд на заметку выше – и прочитал предупреждение, написанное дрожащей рукой учителя:
Сила слишком велика. Огонь Архангела никогда не предназначался для смертных. Малейшее сотрясение обрушивает гнев Божий на создателя эссенции. Что же я сотворил?
Я задрожал, сжимая в пальцах бумагу. На ней тоже виднелись коричневатые пятна – та же засохшая кровь, которая залила пол возле комнаты со столом и стаканом. А сейчас в комнате стоял Том.
Испытательная камера. Вот что это такое!
В висках снова застучало. Головная боль усилилась. Я посмотрел на выбоины в стенах, на обуглившуюся дверь, на ведро и следы крови… и отскочил от стола. Стул опрокинулся, с грохотом рухнув на пол.
– Том! – Мой голос дрожал. Я ринулся в испытательную камеру. – Том!
Он уже вернул стакан на покрытый вмятинами железный стол, но по-прежнему стоял рядом, рассматривая его. Услышав мой голос, Том от неожиданности подскочил и пнул ножку стола.
– Что случилось?
Стакан сдвинулся, оказавшись на краю одной из вмятин. Миг он раскачивался в неустойчивом равновесии, а потом упал и покатился к краю.
Я думал о крови на полу. Про обожжённое плечо учителя. О Хью, закопанном в саду, но похороненном по-христиански. О его обугленном, почерневшем, разорванном на части теле…
Схватив Тома за ворот, я дёрнул изо всех сил. Мы вместе упали, вылетев за дверь испытательной камеры, и растянулись на полу.
Стакан свалился со стола.
Я попытался захлопнуть дверь.
А потом пришла сила Бога.
Глава 31
Я прижимался лицом к камню. Было холодно.
Похоже, я лежал на полу…
Я попытался вспомнить, как это вышло.
Бумаги… Я читал их. И узнал что-то плохое.
Моя правая рука оказалась под телом. Она совсем занемела, и создавалось ощущение, что лежу я не на руке, а на какой-то дубинке. Сдвинувшись, я вытащил её, и руку начало покалывать.
Я сел – и тут же закашлялся, вдохнув едкий дым. В голову словно забрался гном, колотящий молотом по своей наковальне. Я прижал руку к виску и ощутил под пальцами тёплую влагу; ладонь окрасилась алым.
Рядом со мной лежал ещё один мальчишка. Он свернулся в клубок, хныча, как ребёнок.
Постойте… Том! Это же Том. Я дернул его на себя прямо перед взрывом.
В углу пылал огонь. Фонарь упал и, разбившись, поджёг масло.
Я вскочил на ноги – и тут же рухнул на колени.
«Попробуй ещё раз», – сказал я себе. И со второй попытки наконец-то поднялся.
Я потянулся к ручке двери, ведущей в испытательную камеру, но ручки не было. На самом деле и двери-то не было на месте. Она лежала на полу рядом с Томом. Лишь жалкий её обломок ещё болтался на верхней петле.
У меня звенело в ушах.
Надо потушить огонь… В углу стояло ведро с песком. Теперь, когда я встал на ноги, пламя показалось не таким уж высоким. Я высыпал песок на горящее масло, и огонь исчез, но дым по-прежнему наполнял комнату.
– Том, – окликнул я. Он перестал хныкать. – Ты цел?
Том перевернулся на спину и дрогнувшим голосом ответил:
