На следующий день мои друзья решили, что я должен научиться плавать.
Возможно, это была плохая мысль — пытаться давать уроки тому, кто все еще впадал в ступор при любой вероятности пойти ко дну с полными легкими морской воды. Однако все они отнеслись к делу серьезно, так что я пытался им помочь.
Это было безнадежно. Петроний вряд ли мог держать меня сзади за тунику, как он делал со своими детьми, а когда Ларий попробовал сделать водные крылья из надутых бурдюков, он только зря потратил силы, надувая их.
Однако никто не смеялся. И никто не ругал меня, когда я вылезал из воды, шел по берегу и сидел в одиночестве.
Я стоял наедине с собой, сердито бросая камушки в крабаотшельника. Я бросал их мимо, поскольку не был настроен на откровенную жестокость. Краб нашел свой щит и начал достраивать домик.
XXXIX
Мы ели, когда пришла Елена.
С детьми осталась Оллия; только Тадию, которую сильно обожгла медуза, нам пришлось взять с собой — все еще больную и несчастную. Ларий остался с Оллией; я слышал, как эти двое обсуждали лирические стихи.
Мы кушали в винной лавке под открытым небом, где также подавали морепродукты. По указанию Сильвии Петроний осмотрел кухню; не буду притворяться, что владельцы были ему рады, но он умел ловко проникать в те места, в которые не сунулись бы люди помудрее, и потом к Петро всю жизнь относились как к другу управляющего.
Елена видела нас и к тому моменту, как я подошел, вышла из паланкина. Я слышал, как она приказала слугам пойти чегонибудь выпить и вернуться за ней позже. Они уставились на меня, но у меня на руках лежала полусонная маленькая Тадия, так что я выглядел безобидно.
— Личная доставка, ваша светлость?
— Да — у меня бешеный всплеск энергии… — Елена Юстина запыхалась, но это, наверное, изза попыток вытащить себя и новое ведерко моей матери из паланкина. — Если бы я была дома, то с усердием принялась бы за дела, которых все избегают, типа генеральной уборки кладовой, где хранятся кувшины с соленой рыбой. В чужом доме невежливо подумать, что у них на кухне протекают амфоры… — Елена была строго одета в серое, хотя ее глаза казались очень яркими. — Так что я могу пообщаться с тобой…
— О, спасибо! Я как грязное липкое пятно на полу, которое ждет, когда же его вытрут? — Она улыбнулась. Я смело проговорил: — Когда ты улыбаешься, у тебя красивые глаза!
Девушка перестала улыбаться. Но у нее все еще были красивые глаза.
Я отвернулся. К морю. Оглядел залив. Посмотрел на Везувий — куда угодно. Мне пришлось снова повернуться к Елене. Эти ее глаза наконецто встретились с моими.
— Привет, Марк, — осторожно сказала она, словно изображая клоуна.
И я ответил:
— Привет, Елена.
Получилось так чувственно, что она покраснела.
* * *
Когда я представлял дочь сенатора, то старался не смущать ее, но Елена держала ведро, а мои друзья были не из тех, кто пропустил бы подобную оригинальность.
— Ходите на обед со своей миской, девушка? — Петроний вел себя как типичный авентинский грубиян. Я поймал его взгляд, когда он увидел, что его любопытная жена разглядывает Елену.
Аррия Сильвия уже выщипала волоски у себя на подбородке, на случай, если моя великолепная гостья окажется не просто знакомой по работе.
— Я очень люблю маму Фалько! — царственно заявила Сильвия, когда объяснили, что это за ведро, — как бы устанавливая, что они с Петро узнали меня раньше Елены.
— Как и многие люди, — промолвил я. — И я иногда! — Елена сочувственно улыбнулась Сильвии.
Елена Юстина становилась замкнутой в шумных общественных местах, так что она почти молча села с нами за стол. Мы жадно поглощали моллюсков. Однажды мы с ее светлостью проехали через всю Европу, где нам больше нечего было делать, кроме как жаловаться друг другу на еду. Я знал, что она любила поесть, поэтому не стал спрашивать и заказал ей порцию лангустов. Я отдал Елене свою салфетку, и она без слов взяла ее, что легко могла заметить Сильвия.
— Что с твоим ухом, Фалько? — Елена тоже бывала довольно любопытной.
— Хотел подружиться с пристанью.
Петроний, отрывая креветкам ноги, поведал, как я пытался утопиться; Сильвия добавила несколько смешных подробностей моих сегодняшних неудачных попыток научиться плавать.
Елена нахмурилась.
— Почему ты не умеешь плавать?
— Когда меня должны были учить, я был заперт в казарме.
— Почему?
Я предпочел оставить этот вопрос открытым, но Петроний любезно рассказал историю, которой он смутил Лария:
— Наш трибун думал, что Марк развлекается с его девчонкой.
— Правда? — с пристрастием расспрашивала Елена, с издевкой добавив: — Полагаю, да!
— Конечно! — радостно подтвердил Петро.
— Спасибо! — заметил я.
Потом Петроний Лонг, будучи вообщето добродушным, жадно выпил из своей чаши сок, запихал в рот булочку, налил нам вина, оставил деньги за ужин, поднял свою уставшую дочку, подмигнул Елене — и ушел вместе с женой.
После этого представления я быстро осушил чашу, пока Елена допивала свою. У нее была прическа, которая мне нравилась, — с пробором посередине, а над ушами волосы завивались назад.
