телефону Егорова и передал ему, что наше командование и он согласны войти в переговоры о перемирии, что уполномоченная комиссия прибыла и ждет прибытия Егорова. Егоров предложил нашей комиссии приехать в Сочи, но я категорически отказался ехать в Сочи в расположение красных и заявил, что буду разговаривать с большевиками только на нейтральной полосе. Егоров выразил изумление по поводу нашего недоверия к ним, но согласился назначить встречу. Место встречи было назначено на железнодорожном мосту, находившемся между нашими и красными цепями.
В 21 час мы прибыли к мосту, через три-четыре минуты прибыли и представители от большевиков: комендант штаба, два комиссара и командир полка. Сам начдив не приехал.
После беседы выяснилось, что прибывшие лица уполномочены только начдивом и не могут без разрешения высшего командования заключать перемирия, но что по телефону переговорят с командармом и что прибудет особая с полномочиями делегация, или они сами будут уполномочены и тогда по телефону сообщат нам о времени новой встречи. Во всяком случае, пока военные действия, по крайней мере на 24 часа, хотя и не официально, будут прекращены.
Таким образом, я полагал, что часть возложенной на нас задачи выполнена: мы выиграли одни-двое суток, перемирие не было заключено, но военных действий, по-видимому, большевики начинать не будут до новой встречи.
Из встречи с большевиками я вынес впечатление, что они с большей охотой будут вести переговоры, чем войну, и ехал назад с уверенностью, что нам удастся на несколько дней затянуть переговоры о перемирии и, таким образом, выполнить в полной мере возложенное на нас поручение. В тот же вечер мы выехали в Адлер.
День 17 апреля прошел спокойно, хотя генерал Морозов оттянул свои части верст на пять назад, за реку Мацесту. В тот же день нами были выработаны мотивированные предварительные условия для ведения переговоров о перемирии. Точного содержания их не помню, но приблизительно следующие:
1. Немедленное прекращение военных действий до заключения перемирия.
2. Установление нейтральной зоны.
3. Пропуск на Кубань и Дон беженцев и больных.
Наше желание заключить перемирие мы мотивировали тем, что настал момент, когда нам приходится решать вопрос – переходить ли границу Грузии, и тогда, естественно, придется совместно с грузинами обратить наше оружие против русских, чего нам не хотелось бы делать, а в случае, если наступление красных будет продолжаться, мы принуждены будем разгрузить себя, отправив в Грузию наши тыловые учреждения, беженцев и больных, что уже нас, конечно, свяжет с грузинами.
Эти условия были переданы красным 18 апреля. В тот же день в 14 часов в Адлере кубанский атаман собрал у себя уполномоченную комиссию и сообщил ответ красных, переданный в форме ультиматума, сообщенный генералом Морозовым по телефону.
На состоявшемся по этому поводу совещании комиссии в присутствие атамана Букретова было решено тянуть переговоры насколько возможно дольше, для чего ехать немедленно к генералу Морозову и оттуда вновь вызвать красных на переговоры и вместе с тем готовиться к упорной обороне. Генералу Морозову сообщено по телефону, что комиссия сейчас выезжает к нему для новой встречи с уполномоченными от красных, так как в ультиматуме много неясного, требующего разъяснения и необходима новая встреча.
В 18 часов состоялась новая встреча с уполномоченными от красного командования также в нейтральной зоне, в одной из пустых дач. Фамилий вновь прибывших, кроме возглавляющего товарища Сутина, я не помню, полномочия их мы не рассматривали, ибо не предавали серьезного значения условиям, ставя себе единственной целью выигрыш времени, ибо мы разговаривали на разных языках: мы о перемирии, они о сдаче. На состоявшемся заседании делегаций были внесены нами такие поправки к ультиматуму, которых красные уполномоченные сами решить не могли, но которые вместе с тем не могли иметь существенного значения, чтобы из-за них прервать переговоры и начать вновь войну. Например: параграф 4 о лошадях и параграф 5 о холодном оружии.
Таким образом, совещание не пришло к определенному решению, и большевики поехали за разъяснениями, а мы в Адлер. Дальнейшая программа наших действий должна быть такова (это также было известно генералу Морозову): по получении ответа, какого бы он ни был содержания, мы потребуем еще два-три дня для разъяснения казакам; затем ответим, что нам казаков убедить не удалось, и будем просить красных прислать нам для разъяснения своих двух членов, которых мы также рассчитывали возить около трех дней по некоторым частям, где к этому времени будут заготовлены оппоненты, а затем, если еще понадобится время, назначить комиссию для выработки технических условий сдачи (для чего предполагали назначить новую комиссию, так как я и Иванис категорически отказались разговаривать о сдаче), на что также надо будет не менее двух дней: к этому времени предполагалось уже погрузить почти все части, а оставшийся небольшой заслон мог бы уйти в горы или в Грузию через Красную Поляну, имея большую вероятность рассчитывать добыть для себя продовольствие.
Программа эта была вполне возможна, так как части в политическом отношении были вполне благонадежны и среди наших казаков сочувствующих большевикам не было. В боевом отношении части были, за некоторым исключением, плохи и, главным образом, вследствие отсутствия фуража и продуктов. Лошади падали сотнями, люди по несколько дней питались одним мясом и то в очень ограниченном количестве; бывали и такие дни, когда ничего не ели. Продуктов из интендантства почти не получали, у населения также ничего не было и жители сами влачили полуголодное существование. Ко всему этому следует добавить антагонизм между кубанцами и донцами, возникший на почве распределения продуктов из интендантства. В то время как кубанцы если и не обильно, то, во всяком случае, получали достаточное количество хлеба, консервов, масла, донцы буквально голодали. Как пример укажу, что кубанцы на базаре в Сочи даже торговали продуктами, шоколадом, а в Лазаревском полковник К. обратился в интендантство отпустить для него два фунта хлеба, и в этом ему было отказано; продукты были, но отпускались только кубанским частям.
В ночь с 18 на 19 апреля я был вызван генералом Букретовым к себе, где нашел полковника Дрелинга и председателя кубанского правительства Иваниса. От большевиков был получен ответ, отклоняющий наши поправки и требующий ответа на ультиматум к 12 часам дня 19 апреля.
В ответ красным через генерала Морозова была передана телефонограмма приблизительно такого содержания: для принятия ультиматума необходимо разъяснить его казакам, для чего требуется не менее двух-трех дней.
Затем генерал Букретов приказал 10-й Донской конной бригаде занять позицию для обороны на реке Хосте.
Утром 19-го, часов около 12-ти, я зашел к атаману Букретову узнать, что делается на позициях. Атаман сообщил мне, что генерал Морозов ведет с красными переговоры о технических
