этот путь и активно вмешивался в творческий процесс. За 1966 год, если я не ошибаюсь, Кира напечатала в «Искателе» четыре рассказа, еще несколько осталось в столе и не материализовались по разным причинам…
Возвращаемся к проблеме цензуры.
Цензура существовала, чтобы останавливать прямодушных и неосмотрительных.
Зимой 1966 года был подготовлен и отправлен в цензуру второй номер журнала за 1967 год. Цензура просмотрела его и выкинула переведенный с английского фантастический рассказ.
Тогда я не запомнил, что был за рассказ, кто его написал и почему его выбросили. А потом уже концов не нашел.
Но с цензурой не спорят.
Главный редактор журнала «Вокруг света» Сапарин и редактор «Искателя» Зыслин кинулись к цензору.
Безуспешно.
Они стали доказывать, что снятие рассказа убивает не только «Искатель», но и его родителя «Вокруг света». По простой причине: будучи уверенными в том, что номер пройдет цензуру, редакция отпечатала тиражом в триста тысяч экземпляров цветную обложку номера. Эта обложка теперь пойдет под нож. А «Искатель» рухнет в финансовую пропасть.
— Раньше надо было думать, — ответил цензор, который, как и футбольный судья, даже понимая, что назначил пенальти неправильно, от своего решения не может отказаться — иначе грош ему цена.
Удрученные возвратились наши посланцы в редакцию. Сапарин тут же уехал домой, а остальные собрались в комнате «Искателя». И тут в дело вступил неучтенный фактор: наша трезвость.
В течение нескольких месяцев перед тем в журнале накопилось немало юбилеев, дней рождения и иных праздников. Отмечали их в редакции и как-то вошли в штопор. Стали праздновать все чаще и активнее. И продолжалось это до тех пор, пока после какого-то инцидента мы собрались и решили: пить в редакции больше не будем.
Но хорошо объявить о намерениях. А как их осуществить, если пить хочется?
И вот что мы придумали: купили на общие деньги бутылку водки, бутылку коньяка, две бутылки шампанского и поставили в большой, до потолка стенной шкаф. Туда же поместили тарелку с черными сухарями для закуски, рюмку и баночку из-под майонеза.
И договорились: никаких коллективных выпивок. А если тебе так приспичило, сам иди, открывай на наших глазах шкаф, клади в баночку пятьдесят копеек и принимай. И посмотрим, не станет ли тебе неуютно?
Получилось! Сначала все бравировали, открывали шкаф… под насмешливыми взглядами коллег принимали свою дозу, потом стали делать это все реже и реже, баночка так и не наполнилась доверху. Мы решили было, что бой с пьянством выигран.
И надо же было случиться истории с цензурой! Представляете наше настроение, когда мы сидели в комнате и думали, что делать, хотя придумать ничего не могли. Потом кто-то поднялся, решительно открыл дверь стенного шкафа, вынул наши запасы, поставил на стол, и мы все это тут же выпили, надеясь, что наступит просветление.
И оно наступило.
— Если есть картинка к рассказу, — сказал кто-то, — а рассказа нет, то вместо него надо написать другой.
— Наш, — добавил редактор Коротеев, — советский.
— И к утру, — поддержал еще кто-то.
— Мы очень рассчитываем на бирманскую научную фантастику, — завершил дискуссию приехавший к нам из Магадана Олег Куваев, с которым мы тогда готовили экспедицию на Северную Землю.
Полные надежд мы разошлись по домам и, как оказалось, все мои друзья легли спать. А во мне проснулся благородный графоман.
Утром я принес в редакцию рассказ.
Сонные и злые товарищи признались, что никто кроме меня такого подвига не совершил.
Выбора у редакции не было.
Я стал писателем-фантастом. Это ведь не детские сказочки!
Появление моего рассказа в «Искателе» произвело некоторые пертрубации у нас дома.
До того момента Сошинская Кира писала свои первые рассказы, хотя и была архитектором, а я все мои первые журналистские и востоковедческие книги сам иллюстрировал, хотя к искусству отношения не имел.
— Я подумала и решила, — сказала Кира, — мое дело — рисовать. Твое — писать. Нельзя чтобы мы оба и писали и рисовали. В семье не бывает двух писателей.
Я полностью согласился с Кирой. И принял ее жертву. А она приняла мою. Потому что в семье не бывает двух художников.
Кира перестала писать рассказы, а я прекратил рисовать картинки. Оказывается, мы оба этого хотели.
С тех пор Кира проиллюстрировала около полусотни фантастических книг (не считая нефантастических), а я почти столько же написал. И до сих пор мы не знаем, правильно ли решили в 1967 году.
Тэлмидж ПАУЭЛЛ
ОГРАБЛЕНИЕ ПОД СУРДИНКУ
Джуди закрыла уши ладонями.
— Ни слова больше не желаю слышать об этом! Как ты не понимаешь, Дейви, — это же преступление!
Освещаемая луной миниатюрная и очень миловидная брюнетка рывком оправила на себе юбку и устремилась к моему драндулету, стоящему поблизости на берегу озера. Я тоже поспешил туда и предупредительно распахнул дверцу автомобиля.
— Хорошо, хорошо. Считай, что я с утра набрал в рот воды и вообще тебе ничего не говорил.
— Это же надо придумать такое — ограбить банк! Ведь я, как и ты, Дейви, выросла в очень приличной и всеми уважаемой семье. Мы даже подростками не совершали ничего предосудительного. Спроси у кого хочешь, и любой тебе скажет, что среди всей молодежи в городе мы с тобой самая неподходящая пара для ограбления банка.
Я обошел автомобиль и занял водительское место.
— Полностью с тобой согласен. Забудем об этом, ладно?
— Дай сигарету.
Я протянул ей пачку. Джуди бросила на меня косой взгляд и молча закурила, я же завел мотор, развернул машину, и мы покатили обратно, в город.
— Дейви…
По тону голоса можно было догадаться: ее одолевали полчища мыслей. Как раз на это я и рассчитывал.
— Ага?
— И почему это тебе вдруг в башку взбрела такая идиотская мысль?
— Да теперь уж и не припомнить, почему… Знаешь, мне всегда хотелось, чтобы мы с тобой чего-то в жизни достигли, пока еще молоды. А может, идея созрела от созерцания старика Петерсена, твоего босса в банке, или — мистера Харпера в магазине хозтоваров. Завтра утром, к примеру, они ни на шаг не отступят от места, оккупированного ими тридцать или сорок лет назад.
— Но ведь наши с тобой боссы — прекрасные люди. Каждый имеет собственный дом, взрослых уже детей…
— … и ежедневно глазеет на одни и те же рожи, говорит и делает одно и то же! Не люди, а сырье для производства целлюлозы! Один день или миллион суток — для них это
