Первый Маршал Польши, Создатель возрождённого польского государства, Воскреситель Войска Польского и Воспитатель народа!
Под его бело-красным знаменем с гордым орлом Пястов мы уничтожим жалкие русские толпы, побьём хохлов и вернём утраченное, дабы раскинулась великая Польша от моря до моря!
«Замкнутая в границах шестнадцатого века, — пишет Великий Вождь, — отрезанная от Чёрного и Балтийского морей, лишённая земельных и ископаемых богатств юга и юго-востока, Россия могла бы легко перейти в состояние второсортной державы, неспособной серьёзно угрожать новообретённой независимости Польши.
Польша же, как самое большое и сильное из новых государств, могла бы легко обеспечить себе сферу влияния, которая простиралась бы от Финляндии до Кавказских гор!»
Карлис Ульманис, тот самый, что объявил Лифляндскую губернию независимой Латвийской Республикой, как-то умудряется кланяться сразу двум господам — англичанам и немцам.
Ну с англичанами всё ясно — эти готовы на любые траты, лишь бы России гадость сделать.
Теперь же Карл Индрикович[76] договорился с Артуром Виннигом, германским уполномоченным в Прибалтике, чтобы Балтийский ландесвер, пронемецкое войско «Балтенланда», был объявлен вооружёнными силами «Латвийской Республики».
Правильно, где ж бесштанному «государству» взять армию?
Вот и зазывают немцев служить. Каждому добровольцу обещано латвийское гражданство (восхитительно!) и 100 моргенов земельного надела, если тот хотя бы четыре недели повоюет за суверенность Риги.
Нынче положение Ульманиса осложнилось ещё более: на призыв Лондона защитить латвийскую демократию откликнулась Варшава — теперь ещё и пилсудчикам кланяться?!
Поляки выдвинули на территории Виленской и Лифляндской губерний 4-ю армию генерала Станислава Шептицкого, Оперативную группу генерала Леонарда Скерского, 1-ю армию генерала Стефана Маевского и Резервную армию генерала Казимежа Соснковского.
Наша Западная армия под командованием генерала Маркова прочно удерживает позиции в Эстляндской губернии на линии Аренсбург — Пернов — Юрьев. С востока марковцев подпирает Северо-Западная армия генерала Родзянки.
Полубригада линкоров Балтийского флота («Императрица Мария», «Императрица Екатерина Великая», «Генерал Алексеев») стала полноценной 1-й бригадой, пополнившись новейшим линейным крейсером «Измаил». Базируясь в Ревеле и Мариенгамне, бригада готова к боевым действиям…
Котов ощущал непонятный упадок сил.
Движения его делались вялыми, сила чувств пригасла, сменившись тупым безразличием.
Всё время этого дурацкого разговора с белогвардейцем Степан готовился к броску, к уходу. Одно лишь мгновение — и он успел бы выхватить наган, но тот так и остался за голенищем сапога.
Беляк действительно не хотел стрелять.
Хотя мог — дуло его пистолета с толстым набалдашником глушителя глядело на комсомольца в упор, не шевелясь.
Твёрдая у этого Авинова рука…
Котов уныло выматерился — разбередила эта сволочь душу!
Главное заключалось в том, что он верил белому офицеру. Верил, и всё тут! Зачем ему врать?
Был бы тот сам на мушке у Степана, тогда понятно — помирать-то никому не любо, что угодно сбрешешь. А так…
В голове бедной будто угар какой, даже чадом вроде как попахивает…
Много правды было наговорено, куда больше того, что он был способен вынести без потерь для классового сознания и сговора с совестью.
Он что, сам не знал, что творилось в Кремле?
Не видел, как Троцкий с золотым пистолетом шляется да под охраной своих матросов, «кожаной сотни»?
А Свердлов со своими головорезами из автобоевого отряда?
Зачем настоящему коммунисту нужна свора гвардейцев?
А роскошнейший личный бронепоезд Льва Давидовича с царскими салон-вагонами? А сокровища, что нашли в сейфе у Якова Михайловича?
Как это сочетать с белогвардейцами, всё золото которых умещалось на погонах?
И как всё это уместить в одной бедной голове?!
…Котов не замечал, куда шёл, вот и выбрался по Николаевскому переулку на Казанскую.
Здесь горели фонари, а на углу светилось парой окон здание Первого Ростовского общества взаимного кредита.
В подвале этого банка ещё лет двадцать назад соорудили знаменитый «ростовский сейф» — целую комнату запечатали в панцирную коробку из особой стали, спрятали за бетонной стеною в метр толщиной.
Внутрь вела массивная дверь с дюжиной штырей и поворотным штурвалом, а в комнате-сейфе поместилось полторы тысячи касс для хранения драгоценностей.
Банкиры специально хвалились «ростовским сейфом», водили туда писак и любопытствующую публику — пусть, дескать, сами убедятся в несокрушимости, никаким «медвежатникам» не взять!
И люди понесли свои бриллианты и прочие побрякушки.
Впрочем, как раз кредитное общество Степана интересовало меньше всего. Другое было любопытно.
Прямо напротив банка располагался аптекарский магазин господина Шарфа, в подвале которого — или в смежном — строили печи для пекарни.
Котов пробыл в Ростове три дня, и всё это время к будущей пекарне подвозили на телегах кирпичи, брёвна, доски, а увозили накопанную землю.
Вот и нынче та же картина — подвода, полная выбранной глины, стояла у входа в подвал.
Вокруг суетились четверо довольно молодых типов, весьма отдалённо похожих на каменщиков.
И откуда можно было столько накопать? И зачем?
Кому надо так глубоко класть печи?
На месте ростовского градоначальника Котов давно бы заинтересовался загадочными «строителями», а ещё того лучше — заместителя бы своего прислал, осетина этого, Казбулата Икаева.
Тот бы живо всё вызнал!
Хоть сам Икаев был из казаков — войсковой старшина, — но любого сыскаря за пояс бы заткнул. Дар был у человека.
Степан стоял, сливаясь со стволом озябшего голого дерева, и наблюдал за подозрительной четвёркой.
Он и сам не слишком понимал, на что они ему сдались, но хоть интерес к жизни пробудился… И азарт есть.
Вот пара крепких битюгов напряглась и потянула тяжёлую подводу прочь.
Один из четвёрки с ней и отбыл, а трое чинно разошлись.
Вытерпев ещё немалое время, успев замёрзнуть, Котов двинулся к запертым дверям подвала.
Мощный амбарный замок его не испугал — в отрочестве он немало открыл таких. Надо же было знать, где у хозяина лавки шоколад лежал, а где он хранил папиросы…
