Александровна себя чувствует? Мне сказали, ее сегодня домой привезли на «скорой».
– В сопровождении медика. Врач говорит, что-то вроде шока у нее, она все эти дни молчит, даже не плачет.
– Так и есть, не плачет. У гроба сидит, с места не двигается. Платком черным укутана, а дочь, словно невеста, вся в белом. Даже веночек смастерили. Вы знаете про обычай?
– Какой обычай?
– Если умирает девушка, не успевшая связать себя узами брака, ее принято хоронить в свадебном платье.
– Что-то слышал об этом. Спасибо за разъяснения. Кажется, нам пора, люди со двора выходят.
Козырев попрощался с директором школы и стал наблюдать за происходящим.
Ко двору со всей улицы подтягивались соседи. На дорогу в ожидании церемонии вышли четверо ребят с цветами в руках. Небо было затянуто тучами, и, хотя дождем не пахло, кто-то из толпы произнес: «Даже небо плачет». Козырев, разглядывая присутствующих, заметил подруг погибшей – Наташу, Веру-соседку и еще двух девушек, первых из списка друзей. Он снова попытался понять, что именно его смущало в их показаниях, и принялся мысленно выстраивать картину того злополучного вечера, но его вдруг прервал оперативник:
– Владимир Алексеевич, вопрос есть, я насчет комнаты девочки.
– Что-то нашли? Вчера ребята мне сказали, ничего необычного, все как у любой школьницы.
– Вы знаете, так и есть. Дневника или записной книжки не было, только девчачьи анкеты. Вы просили из них выписать сведения о близких подругах: их интересы, любимое имя мальчика – все то, о чем на допросах не спрашивают. Тетради, книги, журналы какие-то и вырезки находятся сейчас на изучении, но по предварительным данным там тоже ничего необычного нет.
– Тогда в чем вопрос?
– Понимаете, у меня есть младшая сестра, ей тринадцать лет; когда родители погибли, я взял ее под опеку как старший брат. Живем мы с ней вдвоем, она вообще у меня молодец, по дому все делает, готовит, убирает. У меня, кроме нее, больше и нет никого. Так вот, она однажды утром в туалете закричала, я к ней бросился, стал в дверь стучать. Она, когда открыла, вся заплаканная, по ногам кровь течет, я, если честно, сам поначалу испугался, а это оказались простые месячные, первый раз пошли. Вы извините, что я вам вот так в подробностях. Так вот, у погибшей, у Ани, я обнаружил в шкафу спрятанные кровавые трусики. Они были завернуты в носовой платок и лежали в коробке среди вкладышей от жвачек и оберток шоколада. Кстати, все обертки подписаны датами, вам доложили?
– Датами? Что за даты?
– Самая ранняя на «Альпен Гольд» с изюмом от первого мая.
– С изюмом, говоришь, первого мая. Находку экспертам отдал?
– Отдал, конечно, ну то есть Игорь Петрович забрал.
– Да, он что-то говорил про нее.
– Я просто почему рассказал вам про сестру свою и про то, что нашел у Ани в шкафу: зачем шестнадцатилетней девочке прятать кровавое пятно на белье? Мать же ей, наверное, рассказала про месячные, это нормально, так со всеми девочками происходит.
– Не факт, что это были месячные.
– А что?
– Вариантов немного, подождем заключение эксперта.
С этими словами Козырев направился к своему автомобилю. Спустя время он был на кладбище, где над открытым гробом слышны были плач и слова прощания. Осматривая еще раз всех присутствующих, он остановил взор на матери погибшей. Тамара не издавала ни звука, окружающие просили ее подойти ближе к дочери и попрощаться. Но женщина, не меняясь в лице, продолжала стоять на одном месте. Когда гроб стали закрывать, отец покойной заплакал. Тамара среагировала и обратилась к мужу:
– Я хочу домой. Скоро Аня придет, а у меня ужин не готов.
Все тут же на нее обернулись. Одна из женщин взяла Тамару под руки и подвела к гробу. Убитый горем отец не понимал, что происходит, и пытался объяснить жене, что их дочери больше нет.
Аню Кравцову похоронили рядом с братом.
Козырев не стал дожидаться окончания церемонии и уехал. По дороге в отдел он все думал о своей жизни, профессии, семье, о приближающемся переезде, но мысли то и дело возвращались к убитой Ане Кравцовой.
Возле магазина, у которого следователь остановился, чтобы купить сигарет, к нему подошел мужчина кавказской национальности.
– Алексеевич, совсем не бережешь себя. Смотрю, туда-сюда по городу мотаешься. Заехал бы к нам в кафешку, шашлык покушал, отдохнул.
– Некогда отдыхать, Рамзан. Как с работой будет проще, так заеду сразу же.
– Ты, говорят, уезжать от нас собрался. Это хорошо, но не забудь о моей просьбе – все-таки племянник. Ну повздорили ребята, с кем не бывает. Он же старший сын у сестры моей, отца нет, мне их на ноги поднимать. Алексеевич, надо помочь, слышишь?
– Я помню наш разговор. Вот только как объяснить матери того мальчишки, что сын ее на всю жизнь инвалид? Ваши толпой ходят. Чем помешал паренек? Шел, никого не трогал.
– Слушай, трогал не трогал – какая разница, я тебе говорю: вопрос реши как надо, а там дальше смотреть будем. Ты уезжаешь скоро, вот до отъезда и реши. Проводы тебе соберем, барана закажем, все как надо, для человека хорошего ничего не жалко.
– Мне пора, Рамзан.
– Я и не задерживаю. Кстати, забыл сказать: жена твоя, кажется, приходила сегодня к нам. Ну не к нам, а… ты понял.
– Понял. Разберусь.
– Конечно разберешься.
Мужчина похлопал Козырева по плечу и отошел к своему автомобилю. Козырев посмотрел вслед Рамзану и задержался взглядом на номерах. После чего купил в магазине сигареты и бутылку минеральной воды и отправился в отдел.
На входе Козырев встретил капитана Шмидта и удивился:
– Ты не на поминках?
– Не смог остаться. Заехал в столовую, посмотрел только на народ. Все свои, сказали соседи, малознакомых и посторонних не было. Вот, правда, что-то с матерью там совсем плохо. Будто разума лишилась.
– Да я в курсе, на кладбище видел, что она того. Тебе коробку дали. Что-нибудь интересное нашел?
– Нет пока, да и времени не было, если честно. Я тут с бумажками с самого утра бегаю по личному вопросу.
– Что за бумажки?
– Вызов пришел. Срок на все про все «чем быстрее», как говорится.
– Вызов – в смысле в Германию?
– Ну да, вот ждали же. Дом почти продан, сейчас у тещи будем жить. Мои рады, конечно, жена вещи распродает, посуду там всякую. Тебе не надо случайно?
– Нет. Давай коробку посмотрим.
– Давай, конечно. К тебе пойдем или у нас в кабинете?
– Давай ко мне, наверное. Надо же было так всем нам в одном здании оказаться. Ни в одном соседнем районе такого нет, чтобы все структуры под одной крышей.
– Обещали, что расформируют. Время такое сейчас. Старое отделение милиции с древних времен стояло, проводка уже ни к черту, вся на изоленте, так нет же, понатащили оргтехники этой современной, оно и не выдержало. Все сгорело одним днем.
– Может, и расформируют. Но, я так понимаю, мы с тобой свидетелями этого дня не будем.
– Верно говоришь. Ты уже в сентябре уезжаешь, а я вот тоже, как говорится, не сегодня – завтра.
– Слушай, я только что Рамзана видел, номера у него новые.
– Они как обезьяны друг перед дружкой! Увидел, что Умаров новую тачку пригнал и номер получил блатной, и не «зеркальный», а с первыми двумя нулями, так побежал к «гайцам», возмущался, почему ему в прошлый раз сказали, что нет возможности такие выдать. Умаров, мне кажется, уже все номера красивые забронировал под свое семейство.
– Ну этот тоже нашел с кем тягаться. Все знают, какой вес Умаровы имеют.
– Знают, и мы с тобой знаем, но лучше об этом молчать. А вот насчет племянника Рамзана надо бы вопрос закрыть, а то ведь сам знаешь.
– Решим. Помню я про этого придурка. Сколько он жизней загубит, если вот так все ему с рук спускать. Буквально весной старуху сбил насмерть – и тут вот пацана молодого пырнул.
– Слушай, пацана жалко, за старуху родственникам денег дали, но мы не можем за всех отвечать
