только перья с плюмажа его шлема.
Уйдя от удара, Силин выпрямился. В этот момент Баян грызнул черного коня за шею. Тот громко заржал от боли и отклонился в сторону. Поляк натянул удила и не дал ему выйти из схватки. Но этой небольшой паузы хватило Силину, чтобы перейти из обороны в атаку. Силин занес шестопер над головой и нанес удар. Он вложил в него всю свою силу и ярость. В отчаянной попытке спастись поляк выставил для защиты саблю, клинком под прямой удар. Но удержать его не смог. Ощетинившееся стальными перьями оружие со звоном столкнулось с саблей. Сабельный клинок с громким хлопком разлетелся пополам. Почти не ослабленный, удар пришелся на голову поляка. Шлем выдержал, но всадник без единого звука вывалился из седла под ноги лошадям.
Черный конь, несмотря на то что потерял наездника, попытался укусить Силина. Тот снова махнул шестопером, но животное легко уклонилось от удара и, заржав, отбежало в сторону. В этот момент Силину показалось, что убитый им поляк зашевелился. Добить его с коня было несподручно. Силин быстро выскочил из седла. Но тут нога его неудачно подвернулась, и Силин припал на одно колено. Раненый поляк как будто только этого и ждал. Он повернул в сторону Силина залитую кровью голову. Соскальзывая со шлема, одна из лопастей шестопера прошлась по лицу польского гусара. Она сломала ему нос и вдавила прямо в лицо стальной наносник вместе с полумаской. Силин даже не понял, как поляк был еще жив с такой раной. Но враг, видимо имевший на это свое мнение, выбросил вперед руку с зажатым в ней обломком сабли.
Удар пришелся в боковую пластину панциря. Он был такой слабый, что Силин поначалу не обратил на него никакого внимания. Он просто занес шестопер для нового удара, но тут же опустил его. Лежавший у его ног поляк испустил дух. Силин на всякий случай ногой выбил у поверженного противника из рук обломок сабли.
Силин огляделся по сторонам. Бой закончился, и роты русских гусар собирались вместе. На польской стороне, у самого края равнины, откуда шли на пехотные полки гусарские хоругви, неподвижно застыли серые ряды немецкой пехоты. Пора и мне. Силин хотел позвать Баяна, но тут, в тусклом дневном свете, в траве что-то блеснуло. Силин наклонился и поднял сломанное оружие поляка. Протер остатки клинка рукавицей. На металле был запечатлен образ Богоматери. Не нашей, польской. Силин знал его. Матка Боска Ченстоховска. С шрамами на лике. Черная Мадонна. Силин, поддавшись неожиданному порыву, благоговейно приложился губами к образу. И тут увидел прежде незаметную надпись. Кириллицей.
— Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Сим победим…
Надпись обрывалась. Силин еще раз протер клинок, уже голой рукой. Ему показалось, что от металла шло какое-то волнение, как будто внутри него сидел невидимый шмель.
— Сим победим…
Губы прошептали слова неоконченной фразы, а глаза уже рыскали по притоптанной пожухлой траве. Вот! Силин увидел вторую часть клинка. Подошел к ней, поднял с земли. Сложил обе части. Они подошли друг к другу, словно и не было между ними никакой трещины. Силин повертел их в руках. Бросить обратно на землю обломки со святым образом рука не поднималась. Силин еще раздумывал, что ему делать дальше, как почувствовал неожиданное тепло в боку. Опустил взгляд и с удивлением увидел, что из щели в пластинах кирасы течет кровь. И, судя по всему, вытекло ее уже немало. Силин запустил руку под панцирь и вынул оттуда густо пропитанное его собственной кровью трофейное знамя. Глядя на окровавленные когти и клюв благородной птицы, Силин горько усмехнулся. Перед глазами поплыли кровавые круги. Пространство вокруг начало вертеться. Силин попытался сделать шаг. Его ноги подкосились, и он рухнул на землю, как стоял, в полный рост. Боли от падения он не почувствовал. Только металлический привкус крови во рту. Сознание начало уходить, и только окровавленные губы прошептали фразу, которая сложилась, когда Силин соединил две части сабли.
— Сим победим врагов наших!
Глава 2: Проклятая сталь
Несмотря на то, что рана была незначительная, Силин никак не мог прийти в себя, не говоря уже о том, чтобы вернуться в строй. Вообще Силину повезло. Причем несколько раз. После битвы на Кушликовых горах находившиеся в плачевном состоянии полки Хованского встали на постой в Полоцке. Остановись они в полевом лагере, Силин бы давно лежал в общей могиле, присыпанный копьями мерзлой земли. Его подвиг, как и проступок, не ускользнул от воеводы. Доброжелатели не упустили повода нашептать про самовольные действия ротмистра первой гусарской роты. Иван Андреевич Тараруй Хованский человек был опытный и взвешенный, и с выводами спешить не стал. С одной стороны, нарушение приказа несомненно было, и ослушника следовало покарать. Но с другой — именно атака Силина спасла положение и не позволила вражеским хоругвям смять пехотные полки и уничтожить переправу. Да и геройство сын боярский Николай Порфирич Силин, сын боярский из Егны, проявил немалое. Одолел в поединке польского гусарского ротмистра и добыл вражеское знамя. В Москву воевода отписал следующее: «И учал быть бой жестокий, а неприятельские люди стали наступать на ратных пеших людей, чтобы их разорвать и побить, и пешие люди стали твердо и не уступили неприятелю места, бились, не щадя голов своих, а мы, взяв гусар и что было с нами всяких чинов твоих ратных людей, скочили на польских людей и польских людей сорвали, а пешим людям вспоможенье учинили». Про Силина вести не подал. Ни плохой, ни хорошей. Князь Хованский рассудил, что пока Силин не мертв, но и особо не жив, решение не принимать. Ни казнить, но и не миловать. До поры до времени.
В Полоцке Силина поместили на постой в небогатый дом местного купчишки. Затяжная война, называемая поляками Русским потопом, не могла пройти незамеченной для приграничного города. Количество жилых дворов уменьшилось вдвое, так что выбирать, куда определить раненого гусарского поручика, особо не приходилось.
Больше месяца Силин лежал на выделенных ему палатях, измученный и исхудалый. Его тело казалось почти прозрачным под тусклым светом, проникающим через запыленные слюдяные оконца. Он заметно похудел за время болезни, плечи и грудь обмякли, а кожа натянулась на костях, как будто сама жизнь медленно ускользала от него. Борода его, отросшая и спутанная, густо обрамляла осунувшееся лицо. Слипшиеся от пота волосы, длинные и неухоженные, падали на лоб, закрывая половину лица.
Небольшая с виду рана на боку,
