хорошо. С моими баллами люди проходили на бюджет. И я тоже хотела поступить на дневное отделение, но дядя выступил резко против.
Сейчас я учусь на экономиста, закончила третий курс. Езжу в город на сессии, не получая от учебы ни большого толку, ни удовольствия. Если поступлю на вокальный – экономический брошу. Конечно, будет скандал, но я каждый день настраиваюсь вынести все скандалы и настоять на своем.
Проверив пирог, отчитываюсь перед тетушкой Софией:
– Еще три минуты и ставлю следующий.
– Хорошо. Следи.
Слежу, блин.
Слежу.
Возвращаюсь к окну и снова считаю машины. Их стало на одну больше. И последнюю я не узнаю. Прищурившись, пытаюсь разобрать номера, но не выходит. Да и разве же я умею их "читать"?
Но это что-то дорогое. Элегантное. Черный чистый-чистый… Мерседес. Как будто только из салона. Интересно, кто из старост раскошелился на такой?
Я на подобных никогда не ездила, да и вряд ли придется.
Привстав на носочки, пытаюсь заглянуть на крыльцо. Не получается. Падаю на пятки со вздохом. Возвращаясь к своим делам.
Я не могу назвать себя влюбчивой. За двадцать лет это случалось со мной всего раз еще в школе. Но, снимая с протвиней курабье, фантазии то и дело уносит к молодому старосте Петру.
Правда молодой он отсительно: ему за тридцать. Для меня это много. Но если представить... Губы сами собой улыбаются, а я им не мешаю.
Мне кажется, такой, как он, был бы не против моей учебы. Поддерживал бы в творчестве. А еще он добрый и заботливый. Храбрый. Любил бы... Когда пытаюсь представить, а как с ним целоваться, в жар бросает...
Всё началось, когда однажды Пётр приехал к нам в пятницу. Ужинал с кем-то, а я пела... Я всегда отдаюсь на все сто, но тогда старалась особенно. Получив его внимание, разволновалась. Сбилась несколько раз, но закончила. Он сначала неприкрыто смотрел, а потом хлопал.
С тех пор много воды утекло. Он больше просто так не приезжал и знаков внимания мне не оказывал, но я думаю, что тогда между нами проскочила искра. Не исключено, конечно, что у него такая искра скачет часто. Он ведь видный. Молодой. Влиятельный. Неженатый. А я... Эх...
– Разложила печенье, Лена?
– Да, тиа. Разложила. – Показываю широкое блюдо с красиво выложенным на нем печеньем. Но в ответ получаю не заслуженный (как кажется) восторг, а слегка сморщенный нос. Мол, криво, но сойдет.
Ну и ладно. О похвалах в этом доме испокон веков не слышали. Я привыкла.
– Они уже заходят. Сейчас сядут в малом зале. Ты пойдешь заказы принимать. И только попробуй перепутать что-то, Лена!
Зато в нашем доме испокон веков все разговаривают на языке угроз. К ним я привыкла уже настолько, что даже бояться устала.
Только попробуй, Лена, и... (1) «По заднице получишь, ремень вон висит!», (2) «Из комнаты не выйдешь неделю!», (3) «Без ужина останешься!», (4) «Телефон отдашь на месяц!», и самое страшное: (5) «О концертах своих можешь напрочь забыть!!!».
И пусть я знаю, что мои концерты приносят дядюшке нехилый доход (потому что из череды прибережных заведений только у нас прижилась эта традиция, а туристы любят такие развлечения), но от угроз меня это не спасает.
Неудачно развернувшись, бьюсь ягодицей об угол стола. Шиплю и тянусь, чтобы потереть. После утреннего «разговора» с Георгиосом на правой ягодице у меня налился отвратительный болезненный синяк. Я бы очень хотела подойти к его отцу и попросить усмирить сына, но после этого скорее усмирят меня. А то и усыпят.
Поэтому тру кожу, хватаю блокнот для заказов и выглядываю из кухни.
Отсюда хорошо просматривается основной зал. Дядя стоит у входа в малый зал и, улыбаясь несвойственно ему широко, приглашает всех внутрь. Если не знать нюансов нашего не всегда такого уж мирного сожительства (а бывало между поселками всякое. Соревнования похлеще, чем у Вилларибо и Виллабаджо), может показаться, что сегодня у нас кто-то просто отмечает юбилей, но все намного серьезней.
Я исподтишка разглядываю мужчин. Они кажутся мне одновременно интересными и немного пугающими. Не в костюмах (в костюмах у нас летом не ходят), место них – светлые льняные рубашки и такие же брюки. А еще смуглые лица. Седые и черные волосы. Разной степени характерности профили и белозубые улыбки.
Смешанная речь и громкие сплошь низкие голоса.
Я мысленно ругаюсь, увидев среди гостей Жору, но расстроиться не успеваю, потому что мой взгляд вдруг прикипает к черному пятну посреди бесконечной белой массы.
С опозданием осознав, что мое внимание привлек мужской строгий костюм, поднимаю взгляд выше.
Глаза ползут по пуговицам до белой рубашки и вверх по тонкому галстуку, а потом врезаются в абсолютно незнакомое мне смуглое лицо.
Не знаю, почему, но сглатываю возникшую во рту сухость.
Вы... Кто?
Молодой темноволосый мужчина совершенно точно мне не знаком. Я бы его запомнила.
Он высокий, атлетичный. С идеально ровной спиной и яркими чертами гармоничного лица.
Привлекает не только мое, но всеобщее внимание.
К нему обращается один из старост. Короткий ответ, легкая улыбка... И большой зал заполняется громким-громким смехом. Даже Петр широко улыбается.
Глаза магнитом снова притягивает незнакомец. Я слежу за шевелением мужских губ, но слов не разбираю.
Вздрагиваю, когда на спину ложится рука.
– Тшш, дочка. Это я.
Киваю тёте Соне, а потом снова, вместе с ней, уставляюсь на мужчину. Это его машину я пропустила? Красивая... И такая же черно-элегантная, как весь облик. Взгляд соскакивает на блестящие идеальной чистотой ботинки. Он весь как будто пылеотталкивающий. Такое бывает? У нас тут степь, пляжи, песок...
А откуда он?
– Ты знаешь, кто это, тиа?
– Депутат к нам приехал, дочка.
– Районный новый? Областной?
Тетя София фыркает, но беззлобно. Ей тоже любопытно.
– Выше бери. Большой депутат. Настоящий!
Я оглядываюсь и почти тут же возвращаюсь взглядом к волнующему незнакомцу. По рукам снова бегут мурашки, только вряд ли из-за озвученной тетей должности.
Тру их, всматриваясь в мужчину внимательней.
Разве в депутаты берут таких молодых? Хотя господи, Лена, как будто ты знаешь, каких берут в депутаты?
Силой увожу глаза от нового для меня лица, но долго держаться не могу. Возвращаюсь. Разглядывать его по какой-то непонятной мне причине дико тянет.
Вроде бы обычный себе человек, а вроде бы и нет... У нас у всех мужчин густые волосы и пронзительные взгляды, но смотреть мне хочется именно на его. Страшно, что заметит, но и оторваться –
