значит, что нам стоит прекратить поиски и просто ждать. Мы должны найти похитителя и разыскать наших детей. Даже если найдем только тела.
От холода последней фразы и отзвука металла в голосе по залу прошлась волна недовольства. Но люди не решались перечить Магнусу.
Все это время Эрик не сводил глаз с похитителя. Тот никак не реагировал на слова председателя совета и судьи. Склонив голову, он мерно кивал в такт мелодии, которую слышал только он.
Эрик закрыл глаза. В памяти постепенно проявлялись события ночи. Призрак девушки, которую Эрик принял за мать, звуки флейты – все это вернулось рваными фрагментами и никак не складывалось в общую картину. Но хуже всего то, что стоило мальчику закрыть глаза, как он видел лицо этого человека.
– Так и быть! – Слова пробили вакуум и долетели до слуха. – Приговорен к содержанию в камере до тех пор, пока господин Лейф Хансен не докажет его виновность!
Эрик открыл глаза и замер от ужаса.
Незнакомец смотрел прямо на него.
3
Камера в тюрьме Гримсвика была небольшой. Каменные стены, холодные и сырые, окружали узника, оставляя лишь узкую щель окна с железными решетками для слабого света и свежего воздуха. У стен стояли две простые деревянные кровати без матраса, между ними – табурет и стол, вырезанные из грубого дерева. Тяжелая дверь с массивным замком и металлическими полосами надежно защищала выход. Мало кто из жителей бывал здесь. А уж если доводилось все-таки попасть, то выносил отсюда хороший урок.
Человек без прошлого лежал на жесткой кровати, думая о своем положении. Память сыграла с ним ужасную шутку. Сон не нес для него никакого облегчения. Наоборот. Каждый новый день начинался с чистого листа. Он не помнил, кто он и как оказался в этом месте. Даже забавно, что завтра он дико удивится тому, что очнулся в тюрьме.
Обычно он оставлял себе хоть какие-нибудь подсказки – с именем и короткой историей. Но все они потерялись, когда его схватили.
Пришлось начинать все заново. Чтобы хоть как-то себя назвать, человек начеркал угольком на каменной стене надпись: «Тебя зовут Грим». Имя это взял в честь названия города. Затем добавил: «Ты невиновен». Грим не был уверен в том, что не похищал детей, но чувствовал, что к этому отношения никакого не имеет.
Почему же тот пацан сказал, что видел его? И как он узнал про шрам на груди?
Грим не знал ответов на эти вопросы. Было бы гораздо проще, если бы стрелявший человек не промахнулся. Хотя какой в этом толк?
Он посмотрел на рану на руке, от которой уже не осталось следа.
В его памяти оставалось место, чтобы запомнить только две вещи. Первое – раны на его теле всегда затягиваются быстро. Второе – шрам на груди никогда не заживает.
Было еще одно. Прямо перед тем, как его обнаружили, он услышал странную мелодию. И теперь она без конца крутилась в его голове, будоража потаенные уголки его больного сознания.
Если в скором времени он не вспомнит, кто он и как попал в этот город, то его, вероятно, обвинят в похищении детей.
Но как вернуть то, чего нет?
С этими мыслями человек без памяти провалился в сон.
4
Ночь накрыла Гримсвик.
Люди закрывали ставни, запирали комнаты с детьми. По указанию мэра, полицейский Лейф Хансен собрал несколько патрулей из обычных граждан, вооруженных масляными лампами и ружьями. Им следовало пройтись по всем улицам, убедиться, что никто не шатается по городу в ночное время. И при удачном случае напасть на след преступника.
Они ушли с площади, когда часы на городской башне пробили полночь. К часу ночи проверили северную часть, где находились склады. Именно там нашли незнакомца.
К двум часам они дошли до западных ворот – въезд в Гримсвик. Оттуда открывался прекрасный вид на поля, изобилующие крупными камнями и березовыми рощами. Сделав привал около трех ночи, все двинулись по узким улочкам, ведущим сквозь домики в два этажа, к южному краю города. По пути встретился загулявший горожанин Томас. Тот работал часовщиком, хотя чаще его можно было встретить в пабе. Он стал иронично оправдываться, что потерял счет времени, несмотря на свою профессию.
Полицейский Хансен знал часовщика лично и потому обошелся суровым предупреждением.
У южных границ, где начинался густой непроглядный лес, все пошли на запад. Но по пути пришлось отменить патруль.
Сначала раздался дикий крик, а затем звон колоколов.
Фрида Нильсен больше не спала.
Месяц назад ее дочь Марта пропала из своей кровати, из комнаты, где спали еще трое братьев. Девочка была самой младшей и самой любимой. Конечно, Фрида любила и сыновей, но не так, как долгожданную дочь. Теперь ее не стало. Вместе с ней ушел и покой. Стоило женщине закрыть глаза, как фантазия рисовала перед ней пустую кровать и распахнутое окно. В тот момент она даже не смогла закричать. Просто схватила себя за волосы и чтобы было сил потянула вниз. Фрида надеялась, что физическая боль способна заглушить рану в груди.
Пятеро суток они искали ребенка, но не нашли и следа. Ее супруг Гуннар хоть и избегал разговоров о постигшем горе, но сильно осунулся и потерял в весе. Они и раньше еле общались, но теперь, уложив сыновей спать и оставшись наедине, коротали ночь в полном безмолвии.
В этот раз Гуннар ушел патрулировать город. И Фрида понимала, что так он борется с утратой и дарит себе частичку веры. Она бы и сама хотела взять ружье и броситься на поиски убийцы. О, если бы она его встретила, то ни секунды бы не колебалась. Стреляла бы прямиком в его поганую морду. Так, чтобы живого места не осталось.
Но женщин на дежурство не брали. Да и сыновей с кем оставишь?
Старшему недавно исполнилось двенадцать, младший готовился к скорому восьмилетию.
Их гостиная была сердцем жилища. Деревянные панели стен, окрашенные в светлые тона, раньше создавали уют и тепло, а массивный стол в центре комнаты служил местом для семейных собраний. Вечерами, когда зажигался камин, комната наполнялась мягким светом и треском дров. Сейчас же Фрида сидела в холодном одиночестве, глядя на погасшие в камине бревна. Чтобы не замерзнуть, она накрыла ноги пледом.
Переведя взгляд на окно, Фрида сказала:
– Мы обязательно тебя найдем.
В пустой комнате голос звучал непривычно. Гостиная обратилась в храм безмолвия.
– Я знаю, мамочка, – ответила сама себе Фрида, изменив голос на детский.
– И больше никогда тебя не потеряем, – добавила Фрида.
– Да, мамочка, я верю вам и жду этого момента. – Голос Фриды все больше походил на голос
