та вдруг благодарно затрясла головой.
— Поживешь еще, — произнесла смуглая едва слышным, свистящим шепотом.
Они вышли в Истре на пристанционной площади и, не сказав, друг другу ни слова, разошлись в разные стороны. Смуглая паломница двинулась к станции, но, секунду помедлив, направилась не к лестнице, а через кусты, через рельсы, — к торцу платформы. Это выглядело нелепо. Платформа возвышалась метра на полтора над землей. Из кирпичной кладки торчали три металлических скобы, оставленные, вероятно, для сугубо технических целей. В двух шагах двое рослых загорелых подростков допивали пиво и собирались мочиться. Для того сюда и слезли. Появление пожилой женщины вызвало насмешливое удивление.
— Заблудилась, бабуля, — сказал парень с наколкой в виде змеи на левом плече, — лестница с другой стороны.
Женщина бросила на них скользящий взгляд, взялась за верхнюю скобу и с кряхтением перевалила на платформу заплечный мешок. Потом поставила ногу на нижнюю скобу и взглянула через плечо.
— Слышь, парень, подсоби-ка…
Ее низкий голос и непререкаемая интонация, казалось, произвели впечатление. Один из парней передал другому бутылку и подошел. Женщина выглядела достаточно тучной и грузной.
— Как я тебя подсажу-то? Ты чё?
Она уже встала на скобу и немного подтянулась, ухватившись за край платформы. Выдохнула:
— Толкани-ка… Не бось…
Парень с ухмылкой поддержал ее за крупный зад, а потом с некоторым усилием надавил. Женщина подтянулась и встала на край платформы на колени, потом на четвереньки. Тяжело выпрямилась, подхватила мешок и, не обернувшись, двинулась по платформе. Парни расхохотались. Потом приступили к намеченному. Застегивая штаны, тот, что толкал, заметил:
— Жопастая, однако, бабка-то. Как это, знаешь, как подушка…
Они снова рассмеялись.
Десятью минутами позже у пивного киоска парень со змеей на плече вышел из очереди, сказал приятелю:
— Посижу тут пока…
— Ты чего?
— С башкой чего-то… И ноги ватные…
Он присел за киоском прямо на землю, опустив голову между колен. Второй участливо склонился:
— Я ж говорил… Ты утром у Митяя ширялся?
— Да нет…
— Правда, что ль?
— Да говорю — нет… Не знаю. Подожди… Вроде отпускает.
Со стороны Волоколамска с дробным жестким стуком прибыла электричка.
Предшествующий муж
4
В этот августовский сырой вечер просто необходимо было выпить — в тепле и уюте. Ближе к концу ординарного рабочего дня Корней решил, что может себе позволить. Встреч с клиентами и разборов на неродном языке наутро не намечалось.
В принципе он предпочитал пить дома. Ему была приятна компания Инги — вкрадчивой, немногословной, внимательно слушающей. Дома можно было подогреть бокал красного в микроволновой печи: иногда он предпочитал подогретое — особенно в ненастные промозглые вечера, которых, кстати, в году набиралось больше половины. Хорошо было еще с чуть теплым бокалом выйти на балкон: ощутить сырое дыхание близкого леса, злобноватую силу ветра, летящего с запада. Медленно, небольшими глотками перелить в себя красное вино, выработанное где-то на юго-западе Франции, вобравшее в себя тепло травянистого холма на берегу Роны. Предположим, Роны.
Едва миновав раздвигающиеся стеклянные двери, он замедлил шаг и послал с мобильного телефона сигнал домой.
Дома трубку никто не взял — он ждал довольно долго. Позвонил на мобильный Инге. Она отозвалась, правда, не сразу, и слышно ее было неважно.
— Ты знаешь, я сегодня задержусь, — сказала она голосом грустным и озабоченным, — у нас тут очень сложный случай. Была тяжелая операция. Я в реанимации сейчас. Заведующий тоже тут…
— Ну хоть к десяти будешь?
— Не знаю… Я позвоню.
После раздумья она добавила:
— Майя сегодня у мамы ночует. Я ей разрешила. У нее в Ясеневе дискотека… Пусть туда едет, туда ближе. Ты голоден?
— Да нет, я к тому же в кафе собирался зайти… Ладно, до связи.
Корней спрятал телефон в карман и, подавив наплыв острой тоски, замедлил шаг. В общем и целом ему было ясно. Третий случай со дня его вступления в сношения с сыскным агентством… Он негромко сказал вслух:
— Планы меняются.
Хмурое многоэтажное здание, посещаемое им ежедневно, было равноудалено от двух станций метро — «Краснопресненская» и «Улица 1905 года». Точки образовывали треугольник, внутри которого карабкались в гору старые пресненские переулки. С тех пор, как он стал добираться на работу на метро, он изучил причуды местного рельефа.
Это был его выбор. Измаявшись в ежеутренних удушливых заторах, он стал дважды-трижды в неделю оставлять свой синий неновый «ниссан» на стоянке.
Маршрут был исхожен.
Когда он уже внедрился в переулки, с неба ударил упругий, пахнущий огуречным рассолом дождь. Резко посвежело. Корней, морщась, раскрыл зонт. Пройдя сквозь дворы, свернул в узкий Большой Предтеченский, пересек его, прошлепал по лужам еще с десяток шагов, спустился по кирпичным ступенькам. В заведении было пустовато. А зимой, помнится, тут клубилось общество.
Он заказал красного вина — для начала двести граммов. Потом, подумав, попросил сразу еще столько же плюс тарелку оливок. В этой части зала висел полумрак, чуть разбавленный светильниками по стенам. Тем не менее он сразу усмотрел пару знакомых физиономий в углу. Его тоже признали. Велес нынче вечером был не прочь послушать всякий вздор. Потому встал и, прихватив первый бокал красного, метнув взгляд в сторону официанта, двинул в угол.
В углу попивали винцо Байкер и Зануда — в сущности, очень разные люди. Первый — Вадим Петелин — был, можно сказать, коллега. Он работал с Корнеем в одной компании — обслуживал компьютеры и пользовался репутацией разбитного, романтического и слегка безалаберного парня. На работу и с работы гонял на любимом мотоцикле «Хонда», презирая автомобильное стадо. (Впрочем, зимой, как бы присмирев, спускался в метро.) Собутыльник Петелина был полная его противоположность: тощий Глеб из адвокатского бюро, сидящего этажом ниже, слыл человеком педантичным, веским, хотя и нудноватым. Может, они сошлись на почве неприязни к автомобилям — Глеб тоже предпочитал метро. Хотя на мотоцикле, конечно, не носился. За рулем у него сидела жена.
— И как оно вообще? — поинтересовался Корней, опускаясь со своим бокалом на третий стул.
— Вот, ответь с лету: ты у нас, случаем, не пользовался услугами тайных притонов? — начал светскую беседу Петелин.
— Тайных? — удивился Корней. — А зачем тайных? По-моему, у нас никто из этого давно тайны уже не делает… А какое там меню?
— О, меню! Весьма изысканное. Такие эксперименты…
— А чего это ты вдруг про них? По-моему, это как раз по части байкеров. Ты у нас байкер?
— Я — байкер, — согласился Петелин, — иногда. Глеб, дай-ка газетку…
Он утащил лежавшую перед строгим Глебом сложенную вдвое газету, свежий номер «МК», и сунул Корнею.
