диверсификацию бизнеса. Компаниям не разрешается инвестировать более чем в четыре-пять сфер одновременно. Скоро выйдет закон, запрещающий тем, кто владеет печатными СМИ, владеть также радио и ТВ – чтобы избежать чрезмерного влияния на медиа.
– А это даст результат?
– По крайней мере, не позволит транснационалам пускаться в сомнительные авантюры, когда, в случае успеха, прибыль уходит им, а в случае провала – убытки ложатся на других. Больше не получится только пообещать и подкупить пару чиновников. Теперь придётся гарантировать успех проекта – или хотя бы покрытие возможных убытков.
– Очень разумно. И логично.
– Я того же мнения, – признал пернамбуканец. – Ведь с экономической точки зрения мы жили в мире, где логика и здравый смысл будто исчезли, уступив место опасным фантазиям безответственных авантюристов. Под лозунгами свободной торговли и предпринимательства мы катились в тёмную яму вседозволенности, где всё сводилось к одному – к зарабатыванию денег.
Венесуэлка остановилась, подождала, пока её спутник последует её примеру, чтобы обернуться и взглянуть на него, и лишь тогда спросила с подчеркнутым намёком:
– И в этом смысле Ромен был настоящим лидером, не так ли?
– Я не хотел тебя обидеть.
– И тебе это не удалось, – успокоила она. – Я любила его, но всегда была первой, кто отвергал его методы, и если бы он меня послушал, то был бы ещё жив. Ты что-нибудь знаешь о той странной идее с «твёрдой нефтью»?
– Ни малейшего понятия. Полагаю, её разработчики тоже погибли в то утро, поскольку находились в своих офисах в башнях.
– А что с «Рекой Мира»?
– Проект продолжается, хотя и гораздо медленнее, но я надеюсь, что с уходом Ариэля Шарона с политической сцены он получит новый импульс. Особенно если евреи согласятся с тем, что мир возможен только на основе взаимного сотрудничества в развитии региона. А ясно одно: этот регион сможет развиваться лишь тогда, когда получит необходимую воду. Ваффи Ваад пытается уговорить выжившего испанца, Виктора Бенавидеса, возглавить работы, но я сомневаюсь, что он согласится – не только из-за состояния здоровья, но и потому, что его правительство назначило его руководить альтернативным проектом переброски воды из реки Эбро.
– Вот это действительно прекрасная новость! – воскликнула Наима Фонсека. – Значит, в конце концов испанские власти одобрили его предложение?
– Похоже, то, что случилось в Нью-Йорке, заставило их пересмотреть ситуацию. Генеральная Ассамблея ООН порекомендовала всем своим членам бороться с терроризмом всеми возможными средствами, и первый из таких способов – не вкладывать миллиарды в проекты, которые облегчают задачу тем, у кого, как утверждают, есть химическое и бактериологическое оружие. Тем более когда существует гораздо более безопасная и дешёвая альтернатива.
– Что она безопаснее – неоспоримо, – вынуждена была признать красивая женщина. – Но я не понимаю, почему опреснение морской воды обходится дешевле, чем её переброска из реки.
– Как бы тебе это объяснить? – задумался её спутник, скрежетнув зубами, словно пытаясь выразиться как можно проще. – Тут действуют несколько факторов, – пояснил он. – Во-первых, гораздо дешевле пробурить восемь-десять глубоких скважин по семьсот метров в наиболее подходящих местах на побережье, чем проложить тысячу километров огромных труб, пересекающих овраги, горы, города, природные зоны и автомагистрали.
– Звучит разумно.
– Это не просто звучит – это и есть разумно. К счастью или к несчастью, цифры есть цифры: известна цена метра бурения и километра трубы. Я видел эти расчёты. Бюджет опреснительных установок, способных дать тот же объём воды, что и проект переброски, составляет чуть больше половины его стоимости.
– Но ведь опреснение тоже не бесплатно? – уточнила она.
– Проблема, по сути, та же: на подъем воды с глубины в семьсот метров тратится меньше энергии, чем на её перекачку на сотни километров. Все забывают, что вода сама по себе не движется – её надо толкать.
– Звучит вполне логично.
– Именно. И есть ещё третий фактор: вода, проходящая сотни километров, приходит сильно загрязнённой, и её очистка требует дополнительных затрат. А опреснённая вода выходит из установки уже очищенной и готовой к употреблению.
– И ты думаешь, именно это повлияло на испанские власти?
– Это и угроза терроризма. Сейчас уже недостаточно задерживать безумцев после того, как они заложили бомбу или отравили реку. Нужно не допускать, чтобы они вообще могли это сделать, а если и допустят, то минимизировать ущерб. Даже если бы опреснение оказалось дороже, стратегическая осмотрительность требовала не ставить будущее будущих поколений в зависимость от врагов. Мир понял, кто теперь является врагом, и ни одно правительство не может закрывать на это глаза.
– По крайней мере, мы что-то полезное извлекли из всей этой катастрофы. И приятно осознавать, что кто-то это понимает.
– Иногда человечество не такое уж глупое, как нам пытаются внушить. Часто народ сам делает выводы, и тогда правителям ничего не остаётся, кроме как следовать за ним или исчезнуть. Великие революции происходят тогда, когда народ устает от определённой ситуации, и того, кто не умеет следовать за ним, он просто сметает.
– Ты хочешь сказать, что мы движемся к лучшему миру? – спросила Наима Фонсека.
Они подошли к небольшому деревянному мосту, и Гаэтано Дердерян остановился, облокотившись на перила, чтобы взглянуть на прозрачную воду, в которой сновали крошечные рыбки. Он задумался на мгновение, а потом пожал плечами:
– Честно говоря, не знаю, – сказал он. – Но я стараюсь быть оптимистом и думаю, что мы почти всегда движемся к лучшему миру, хотя часто и через мучительные зигзаги, или даже делая болезненные шаги назад. Как человек учится на своих ошибках, так и человечество учится – хотя это не значит, что оно их не повторяет.
Его спутница, облокотившись на противоположное перило, посмотрела ему прямо в глаза и спросила:
– А ты лично? Что ты вынес из всего этого?
– Я? – удивился он. – Не знаю. Что ты имеешь в виду?
– Это был для тебя положительный или отрицательный опыт?
Гаэтано Дердерян некоторое время обдумывал ответ, колебался, словно не был уверен в том, что хочет сказать, но в конце концов признал:
– В негативном плане – да: я стал свидетелем самых травмирующих событий последнего времени. Но в положительном – это изменило мой взгляд на жизнь, дало новый личный опыт и принесло идею, которая теперь приносит мне много денег.
– Какую идею?
– Очень простую. Катастрофа в Нью-Йорке показала, насколько уязвимы самолёты перед террористами. Люди стали бояться летать, авиакомпании и туристические фирмы разоряются, страховые компании не хотят брать на себя риски, и никто не может придумать простого способа предотвратить теракты. Установили бронированные двери в кабинах, вооружённые полицейские летают инкогнито, обсуждаются газы, мгновенно усыпляющие пассажиров, а перед посадкой людей обыскивают буквально до
