Не только во время подъема, но и при спуске моя сила воли притупляется. Чем дольше я поднимаюсь, тем менее важной кажется мне цель, тем более безразличным я становлюсь по отношению к самому себе. Внимание рассеивается, память ослабевает. Моя психическая усталость становится сильнее усталости физической. Та к приятно сесть и ничего не делать, но это очень опасно. Смерть от изнеможения похожа на смерть от обморожения – и обе являются приятными.
Райнхольд Месснер «Хрустальный горизонт»В моем рюкзаке лежало знамя журнала Outside, маленький вымпел, украшенный причудливой ящерицей, которую вышила моя жена Линда, и несколько других сувениров, с которыми я планировал позировать на своих триумфальных снимках. Однако, помня о том, что мой запас кислорода на исходе, я даже не стал ничего вынимать из рюкзака и пробыл на «крыше мира» ровно столько, чтобы быстро сделать четыре снимка Энди Харриса и Анатолия Букреева, которые позировали перед топографическим маркером вершины. Сразу после этого я начал спускаться.
Приблизительно на восемнадцать метров ниже вершины я разминулся с Нилом Бейдлманом и клиентом Фишера Мартином Адамсом, выходившими на пик Эвереста. Обменявшись в честь победы рукопожатием с Нилом, я схватил полную пригоршню мелких камешков с открытого сланцевого пятна, спрятал эти драгоценные сувениры в карман пуховика и поспешил вниз по гребню.
Минутой позже я заметил, что тонкие облака нависли над долинами на юге, закрыв все, кроме самых высоких пиков. Адамс, невысокий, немного взбалмошный техасец, разбогатевший на продаже облигаций во время экономического бума восьмидесятых, был опытным авиапилотом и провел много часов, разглядывая облака из кабины самолета. Позже Адамс рассказал мне, что, дойдя до вершины, он сразу понял, что эти невинные на первый взгляд клубы испарений являлись на самом деле верхушками грозовых облаков.
– Когда смотришь из самолета на верхушки грозовых облаков, – объяснял он, – то первое, что хочется сделать, – это убраться от них куда подальше. Именно так я и поступил.
В отличие от Адамса я не привык рассматривать кучево-дождевые облака с высоты почти 9000 метров и поэтому оставался в полном неведении, что внизу уже началась буря. Вместо этого я был крайне озабочен тем, что у меня кончается кислород.
Через пятнадцать минут после ухода с пика я спустился к верхушке ступени Хиллари. Там я столкнулся с поднимающимися наверх альпинистами, они толпились у единственной веревки. Последовала вынужденная пауза в моем спуске. Пока я ждал, когда пройдет эта толпа, подошел Энди, который тоже спускался вниз.
– Джон, – попросил он, – похоже, у меня плохо идет кислород. Можешь посмотреть, не обледенел ли клапан на моей маске?
После быстрой проверки я обнаружил кусок льда, который заблокировал резиновый клапан, подающий в маску воздух из окружающей атмосферы. Я отколол его кончиком ледоруба, после чего попросил Энди оказать мне услугу и выключить мой регулятор – чтобы сэкономить кислород, пока не освободится спуск со ступени. Однако Энди вместо того, чтобы закрыть клапан, по ошибке открыл его на полную мощность, и через десять минут весь мой кислород исчез.
МОЯ СПОСОБНОСТЬ ВОСПРИНИМАТЬ ПРОИСХОДЯЩЕЕ, КОТОРАЯ И ДО ЭТОГО БЫЛА ВЕСЬМА СЛАБОЙ, ТОТЧАС УПАЛА ДО НУЛЯ. Я ЧУВСТВОВАЛ СЕБЯ ТАК, БУДТО ПРИНЯЛ СЛИШКОМ БОЛЬШУЮ ДОЗУ УСПОКОИТЕЛЬНОГО.
Я смутно помню, как Сэнди Питтман прошла мимо меня к вершине, затем через какое-то время за ней проследовали Шарлотта Фокс и Лопсанг Джангбу. Потом, чуть ниже того опасного места, где я сидел в томительном ожидании, материализовалась Ясуко. Ей не давалась последняя, самая крутая часть ступени. Пятнадцать минут я тупо наблюдал, как она старалась вскарабкаться на верхний край скалы, но у нее не хватало сил, чтобы его одолеть. Наконец Тим Мэдсен, который с нетерпением ждал прямо под Ясуко, подтолкнул ее руками под ягодицы и выпихнул наверх.
Вскоре после этого появился Роб Холл. Пытаясь не выдать свою панику, нарастающую с каждой минутой, я поблагодарил его за то, что он привел меня к вершине Эвереста.
