чтобы придать своему пению протяжность и раскатистость, каких никогда прежде мы у него не замечали. Казалось, к тому же, что этот адский зной располагал арабов к веселью, ибо общий хор подхватил уже первый куплет песни Бешары, а затем старательно сопровождал и все другие. На мой взгляд, нет ничего утомительнее, чем слушать музыку, даже хорошую, если у тебя плохое настроение; понятно поэтому, как действовал мне на нервы подобный гвалт. При той жажде, усталости и жаре, какие мне приходилось теперь испытывать, я вряд ли бы мог, даже сидя в удобном кресле Итальянского театра, слушать дуэт из «Сомнамбулы» или каватину из «Дон Жуана». Судите же сами, каково было, пристроившись на деревянном седле, поднятом на высоту пятнадцати футов от земли и сотрясающемся от рыси верблюда, слушать соло Бешары и хор бедуинов. Однако в силу своей природной вежливости я не позволил себе принуждать к молчанию меломанов, которые, помимо того, явно находили устроенный ими концерт столь приятным для слуха, что было совестно выводить их из этого заблуждения. Я воспользовался паузой, чтобы поинтересоваться у Бешары переводом стихов, которые он распевал. У меня была надежда, что, пересказывая мне их содержание, он забудет о мелодии.
— Вот, — ответил он, описав рукой полукруг, который охватывал всю лежавшую перед нами местность, — там наше племя, и скоро мы снова увидим свои семьи, своих жен и братьев.
И он продолжил песню, служившую приветствием его родине, и при каждом припеве, повторяемом арабами, дромадеры, как если бы у них тоже были братья, жены и семьи, радостно подпрыгивали, словно библейские холмы.
Это всеобщее ликование прервал, наконец, шедший впереди араб: он издал крик и метнул в сторону горизонта копье. Мы посмотрели в указанном направлении и на другом конце долины различили какую-то черную точку. Талеб подал знак, и Арабалла пустил в галоп своего дромадера, помчавшего его с такой необычайной быстротой, что он стал уменьшаться в размерах буквально на глазах и минут через десять превратился во вторую точку, не больше той, что была его целью. Вскоре мы увидели, как обе эти точки постепенно увеличиваются, приближаясь к нам. Поскольку и наш караван двигался навстречу им, то по прошествии короткого времени обе стороны оказались перед лицом друг друга. Вновь прибывший был арабом из племени аулад-саид: выехав из Обейда в Кордофане, он проследовал вдоль Белой реки, считающейся одним из истоков Нила, пересек Нубию, и ехал теперь по берегу Красного моря, но, прежде чем отправиться в Каир, где ему предстояло исполнить миссию, способную сделать честь любому европейскому филантропу, решил повидать свою семью, покинутую им полтора года назад. Накануне он выехал из стана своего племени, а утром сделал привал там, где нам предстояло остановиться вечером. Как только меня посвятили во все эти разнообразные подробности, мне подумалось, что лучше всего именно к нему стоит обратиться за теми сведениями, какие я хотел получить, и что он сможет предоставить их мне точнее, чем кто-либо еще; так что я подошел к нему и, призвав на помощь весь свой арабский словарь, начавший понемногу расширяться, спросил:
— Далеко ли отсюда до привала?
— Это ведомо одному Аллаху, — ответил он.
Я понял, что имею дело с фаталистом, и решил добиться своей цели с помощью хитроумных иносказаний:
— Сколько времени ты шел оттуда сюда?
— Сколько было угодно Аллаху.
Не желая признавать себя побежденным, я продолжал:
— А мы придем туда до наступления темноты?
— Если на то будет воля Аллаха.
— Но в конце концов, — в нетерпении вскричал я, — доберемся ли мы туда за час?!
На этот раз лицо его исказила удивленная улыбка, словно сказанное мною было чудовищным и неосуществимым. Но затем, укоряя себя за это сомнение, способное оскорбить всемогущество Аллаха, он вновь принял невозмутимый вид и с выражением той веры, какая движет горы, ответил:
— Аллах велик.
— Да кто же, черт возьми, в этом сомневается?! — вскричал я, выйдя из себя. — Речь ведь о другом. Послушай меня хорошенько: я спрашиваю тебя, далеко ли отсюда до лагерной стоянки?
Тогда он протянул правую руку в том направлении, куда мы двигались, и ответил мне привычной фразой:
— Это там.
Осознав на этот раз, что мне приходится идти по заколдованному кругу, и посчитав, что он и без того достаточно широк, я решил не расширять его новыми вопросами. Араб же, обрадованный встречей с товарищами, отправился назад вместе с нами, настроившись продолжить свой путь на следующий день. Через три часа мы были у цели.
Беглый осмотр местности сулил нам по крайней мере мягкую постель: красноватый песок был необычайно мелким и чистым: ни камешка, ни ракушки не виднелось на всей его ровной поверхности. К несчастью, эти его замечательные свойства ценили и здешние хозяева, с которыми мы вовсе не намеревались делить свое ложе: тут нельзя было и шагу ступить, чтобы не наткнуться на отпечатки ящериц и змей, и эти пересекающиеся следы были столь многочисленны, что складывалось впечатление, будто на равнину набросили сеть с ячейками разного размера. Ночь застигла нас до того, как мы нашли нетронутый участок земли, так что нам пришлось выбирать место стоянки наугад и положиться на волю Провидения. Арабы установили палатку, мы растянулись в ней на коврах, хотя под ними вполне могли оказаться норы ящериц или змей, что крайне опасно, поскольку рептилии, пытаясь выйти из своего убежища или желая вернуться в него, обычно атакуют любое препятствие, преграждающее им входное отверстие.
Ужин протекал грустно; как уже говорилось, прошедший день оказался одним из самых тяжелых за все наше путешествие. У меня не было большой уверенности в том, что ночь удастся провести спокойно, и потому, чтобы затем ни в чем себя не укорять, я решил в последний раз обойти дозором вокруг палатки и занялся этим, согнувшись пополам и вглядываясь в песок, как вдруг Бешара, увидев, как я брожу повсюду, словно неприкаянная душа, счел своим долгом отвлечь меня от этого занятия и подошел ко мне. Я поинтересовался у него, можно ли судить о его родине, которую он приветствовал столь мелодичным пением, по этому ее показательному уголку, предложенному нам в первую же ночь. Бешара ответил мне, что на следующий день я сам смогу оценить достоинства его страны, и, в свою очередь, поинтересовался у меня, стоит ли Франция Синайского полуострова.
Никогда еще ни один вопрос не был задан более уместно: он затронул меня до глубины души, пробудив всю мою привязанность к родной
