На тебя посмотрел и исправился. Будешь со мной встречаться?
Рахманов молчал. Его взгляд упирался в сложенные в углу двора пустые деревянные ящики, а по сути был направлен внутрь себя, в свои думы. Руки, тонкие, но с рельефом мышц, висели вдоль худощавого узкого тела.
— Молчание знак согласия? — пошутил Кирилл.
— Нет, — Егор поднял глаза. — Уходи, Кирилл. Мне за коровой пора.
Егор сошёл с порожек, демонстрируя занятость, но Калякин шагнул ему наперерез, схватил за голые предплечья. Чужая тёплая кожа, почти без волосяного покрова, отдалась в сжимавших пальцах приятной волной.
— Хорошо, не надо ответа сейчас, подумай. Завтра на две недели я лечу отдыхать на Кипр, вернусь, приеду и тогда поговорим. Договорились? Две недели на обдумывание хватит? Ты мне реально нравишься, я хочу, чтобы мы были вместе, я даже гомофобом быть перестал, всех друзей на хуй послал, мне нужен только ты.
Егор медленно согнул руки в локтях и развёл, сбрасывая тиски. Смотрел в глаза своими удивительно чёрными, что радужка сливалась со зрачками, глазами.
— Приятного отдыха, Кирилл. Мне действительно некогда: корова мычит, доить пора.
Егор прошёл к калитке и распахнул её настежь, недвусмысленно намекая гостю выметаться. Калякин колебался. Проклинал блядскую корову, мычание которой он теперь тоже различал, затерянное среди других звуков природы. И вдруг на него, как откровение, снизошло понимание, какую хуйню только что наговорил. Улетает отдыхать на Кипр. От-ды-хать, веселиться, когда внезапно любимый человек прикован к земле грузом забот! Для Егора его планы, должно быть, звучат как насмешка и мощнейшее доказательство нелюбви, их социального и, главное, интеллектуального различия. Егор, Кирилл руку давал на отсеченье, никогда бы не бросил товарища в трудном положении, не смог бы спокойно лежать на пляже, зная, что его любимому не на что купить даже лишние пять литров бензина. Егор беден и привязан к деревне не потому что глуп и ленив, а потому что исходные обстоятельства сложились на порядок хуже. Жизнь несправедливая штука, она несправедлива к лучшим.
Колеблясь, но уже по другому поводу, Кирилл всё же вышел со двора. Только не пошёл своей дорогой, а развернулся к Егору.
— Хочешь, я с тобой схожу? Хочешь, помогу?
— Нет, не надо.
Пальцы Егора лежали на выступающем за доски калитки краю щеколды. Длинные, тонкие, с небольшими ногтевыми пластинами, погрубевшие от постоянной тяжёлой работы, с въевшимся под кожу травяным соком, мазутом или ещё чем-то не до конца отмывавшимся — они были по-настоящему мужскими. Всё его невысокое узкое тело тоже было мужским, без капли женственности, присущей телевизионным пидорасам. От парня исходила мощная энергия его сильной воли, нерушимой верности его собственному кодексу чести. Кирилл физически ощущал, как попадает под её влияние.
Он сглотнул, отвлекаясь от созерцания неухоженных пальцев, от вида которых у его матери немедленно случилась бы истерика, да и у него самого проявилась бы брезгливость, отвлекаясь от розовых грёз вперемешку с горькой реальностью.
— Хочешь, я никуда не полечу?
Голос дрожал и не лучился уверенностью. Кирилл сам боялся такого решения. Хотел поступить благородно, остаться и… мечтал о море, комфорте и «ол инклюзив». Почему нельзя оказаться в двух местах одновременно?! Трудный, очень трудный выбор. Кирилл смотрел на Егора и не знал, какой ответ надеется услышать. Поджилки тряслись от волнения.
Губы Рахманова впервые за полчаса подёрнула улыбка.
— Знаешь анекдот? «Уважаемые туристы, берегите родную природу — отдыхайте за границей!» Счастливого путешествия, Кирилл.
Егор вышел за калитку, прикрыл её и зашагал прямиком на дорогу, а потом прочь из пределов деревни к скрытому за густыми деревьями пастбищу. Он оглянулся только один раз — на брошенный посреди проезжей части «Фольксваген Пассат» красивого серо-серебристого цвета. Во взгляде на иномарку-двухлетку не было зависти, упрёка, презрения. Взгляд принадлежал человеку, который научился не мечтать о недоступных его кошельку вещах.
Кирилл посмотрел на мотоцикл. «Юпитер» стоял совсем рядом, неяркий свет спрятавшегося за листву заходящего солнца ещё позволял разглядеть его в деталях со всеми изъянами. Эти уродливые агрегаты, на которых гордо рассекало предыдущее поколение байкеров, сняли с производства, наверно, лет двадцать назад. Возможно, он принадлежал отцу Егора или деду. Двухцилиндровый двигатель блестел, заботливо вычищенный хозяином, но переднее крыло и днище коляски сильно тронула ржавчина, пластмасса всех деталей потускнела, на левом, обращённом к Кириллу, глушителе заметна вмятина. Сколько прослужит этот катафалк, до каких пор он будет поддаваться ремонту? На чём тогда будет передвигаться парень, у которого больна мать?
В сердцах Калякин был готов подарить ему свою машину, ведь Егор заслуживает гораздо большего. Но не всё меряется деньгами.
Раздосадованный Кирилл пошёл к машине. Открыл дверцу, постоял, всматриваясь в сгущающиеся сумерки в том направлении, где скрылся Егор. Комары всё-таки искусали, он не заметил, когда, но укусы начали чесаться — щека, шея, даже защищённый плотной водолазкой живот. И сейчас эти твари пищали рядом, вечер был их обеденным временем.
Царила странная для городского жителя тишина. Бабки с лавки разбрелись по хатам, брехала собака, но не здешняя, а где-то далеко, в другой деревне. Лягушки устроили прослушивание на «Фабрику звёзд», стрекотали сверчки и цикады, ухали совы. Казалось, что деревня — это своеобразная машина времени, каждого попавшего в неё переносившая из двадцать первого века в средневековье, когда ещё не научились качать нефть, вырабатывать электричество и транслировать изображение на расстояние посредством невидимых волн.
Однако электричество в деревне имелось: по мере того, как на темнеющее небо высыпали самые яркие звёзды, в окнах загорался свет. У Рахмановых этого света не было, не было у банкирши и Пашкиной бабки. Неясная тоска глодала изнутри. Надо было что-то делать. Кирилл пролез к пассажирскому сиденью, взял с него пачку сигарет и зажигалку, закурил, пыхнул дымом. Надо что-то делать, надо.
Он сел за руль, повернул ключ в замке зажигания, в бортовом компьютере высветились часы — восемь тридцать пять. Если поехать сейчас, можно успеть с ребятами в клуб, а потом ещё поспать удастся, если сильно в гулёж не затягивать. Утром съездить к отцу на работу, забрать путёвку, быстро покидать вещи в чемодан, прыгнуть в самолёт и помчаться навстречу приключениям. Уже послезавтра вместо российской серости можно окунуться в фешенебельный уют. Даже не верится, что рай на земле где-то существует, что можно вырваться туда из отечественного ада.
В голове крутились слова «Берегите родную природу — отдыхайте за границей». Кирилл сосредоточился на них, вычленил из потока мыслей. Анекдот, да? Простая хохма? Нет, Егор вложил очень глубокий смысл, изящно продолжил мысль, что такие нечистоплотные мажоры - позор современного поколения. Калякин скосил глаза на тлеющий в пальцах окурок, судьба которому
