ноет в паху и кружится голова.
– Не надо. Эти деньги еще пригодятся, – шепчет Лина, смотря мне в глаза.
Я гляжу на нее в ответ. И тону. В глубине ее зрачков вдруг столько всего: робость, обида, ласка, доверчивость, надежда… В груди болезненно и сладко сжимается. Я поверить не могу, что моя девочка снова смотрит на меня так.
Словно боясь спугнуть этот момент, медленно обнимаю ее плечи, сжимаю. Пульс бешено в висках стучит.
– Кому они могут пригодиться? Они как проклятие, – отвечаю Лине тихо и хрипло, водя взглядом по ее нежному лицу.
– Глупости. Нам и пригодятся, – несмело улыбается, и ее губы едва заметно дрожат. Лина вся дрожит от эмоций как пойманная райская птичка в моих руках.
– Нам? – переспрашиваю, а в голове уже вовсю взрываются фейерверки и трубят фанфары. – Я люблю тебя, – на выдохе выдаю, совершенно пьяный от этого «нам».
Услышав признание, моя девочка ошеломленно открывает рот. Не дожидаюсь от нее внятной реакции, просто крепко целую в мягкие, сладкие губы, закрепляя свое признание и ставя на нем жирную точку.
По телу простреливает обжигающий ток. От ее вкуса, от мягкости ее рта и от того, что она практически сразу мне отвечает. Всхлипывает рвано, закидывает руки мне на шею и льнет, плотно прижимаясь. Всю ее чувствую, каждый изгиб. Гормоны взрываются в крови, ошпаривая своим напором, замещая способность хоть что-то соображать.
Позабытые деньги летят на пол. Топчемся по ним, бредя на ощупь в спальню. Раздеваемся на ходу, неловко смеясь, когда конечности застревают в одежде, когда спотыкаемся о ведра с рекламной краской, стоящие в коридоре, когда от нетерпения я дверную ручку не в ту сторону верчу…
Я знаю, что она сейчас будет моя. Потребность в ней сродни желанию сделать вдох.
Заваливаемся на кровать практически голые. Жарко так, что кожу готов содрать. Обнимаю свою Лину, тискаю, наслаждаясь тем, какая мягкая и податливая она у меня. Подминаю под себя. Хочется, чтобы ей было хорошо…
Целую в мягкие губы, вылизываю ее рот изнутри. Ловлю тихие стоны и сбивчивое дыхание. Стягиваю трусики с нее, оглаживая бедра, пальцы обжигает нежностью кожи, руки нетерпеливо дрожат, но нам обоим должно быть хорошо. И потому (хоть она тут же доверчиво подается ко мне, обвивая ногами бедра) я притормаживаю и вместо ноющего члена, утыкающегося ей во внутреннюю сторону бедра, принимаюсь ласково гладить ее складочки пальцами, распределяя выступающую влагу. Трогаю свою девочку, жадно впиваясь ртом в ее губы. Хнычет, выгибается, подается навстречу.
Кажется, взорвусь от ее реакций, но терплю. Закрываю глаза, прислушиваясь к Лине. Как стонет, как дышит, как тело ее напрягается от подступающих спазмов, как кожа покрывается испариной, как моим пальцам в ней мокро и горячо, и как она туго то и дело сжимает их собой. Она такая шелковистая, что меня ломает от желания оказаться внутри.
Когда Лина начинает сбивчиво шептать мне на ухо «пожалуйста…», я уже такой хмельной от предвкушения, что с трудом вспоминаю про презерватив. Быстро нахожу в тумбочке резинку, возвращаюсь к девушке и заглядываю в глаза. В комнате темно, но любимые глаза пьяно сверкают словно звезды.
Лина не говорит вслух «я люблю тебя», но я вижу, как беззвучно шевелятся ее губы, артикулируя что-то слишком уж похожее, когда она обхватывает своими ладошками мою голову и притягивает к себе. Целует так трепетно, что у меня сердце заходится, подается бедрами навстречу сама. И болезненно тонко охает, когда я, наконец, вдавливаюсь в нее, жмурясь от кайфа.
– Тш-ш-ш, моя маленькая… – глажу ее, замирая, хотя все инстинкты ревут внутри, требуя двигаться. Спина покрывается потом.
Выдыхаем. Смотрим друг на друга. Близко-близко. Тремся носами.
– Все хорошо… – шепчет она ласково, улыбается, кусая нижнюю губу.
– Ты уверена?
– Абсолютно…
Целуемся. Поддаюсь снова. Аккуратно… Потом еще… И еще… Мозг отключается. Только ее тихие стоны слышу. Чувствую, как льнет ко мне оживая, как гладит спину, мнет ягодицы, начиная подгонять.
– Я не могу… Не могу… Паш…– в панике начинает хныкать Лина и плотно меня
сжимает. Пульсирует.
Моя страстная, чувственная девочка… Довожу ее. Линку выгибает судорогой. Ловлю ее немой стон. Это такой кайф, что меня будто афтершоком вместе с ней прошивает. И смех ее тихий и счастливый, как серебряный звон, стоит в ушах. Она обмякает, пережив свой первый оргазм, обнимает меня крепко, закрыв глаза и улыбаясь, а я ускоряюсь, собираясь ее догнать.
За не зашторенным окном начинает оглушающе бахать. В черном небе, которое нам видно, расцветает салют. Какие-то придурки пускают фейерверки прямо в нашем дворе. Слышны пьяные выкрики. Сигналки на тачках начинают орать. Нашли же время и место…
– Будто в нашу честь, – воркует Лина, хихикая.
– Ща у меня свой салют будет, – бормочу неразборчиво. Кусаю ее за край ушка, увеличивая темп и чувствуя, как подкатывает.
Бля, кончу сейчас…
Лина томно стонет, подаваясь навстречу моим бешеным толчкам и забыв про все другие фейерверки. И вскрикивает, когда на всю квартиру раздается звон разбитого стекла. Потом оглушающий треск, еще один и комнату мгновенно затягивает едким запахом гари.
Что? Что, блять?!
– Пашка, на кухне! – паникует Зайцева и порывается соскочить с члена.
Нихуя…Я столько ждал…
– Ща, подожди. Ща! – возвращаю ее на место.
Вколачиваюсь, как в последний раз, в жаркую, тугую глубину, дурея от матов на улице, странного потрескивания, доносящегося с кухни, будто там разгорается костер, и ощущения, как горячо и сладко в моей девочке. До мушек перед глазами. Да пусть хоть весь дом сгорит, мне сейчас плевать!
– Па-аш, – то ли плачет, то ли стонет Лина.
– М-м-м? – то ли спрашиваю, то ли стону в ответ, плавясь от оргазма.
Бля. Все. Я умер.
– Паш, горим…
– Ага…хочу каждый день так сгорать… – целую Линку в губы и пьяно улыбаюсь. – В смысле? – наконец до меня доходит.
– Пожар, Волков! – орет Линка и спихивает мою тушу с себя.
Я подрываюсь в ту же секунду.
Вместе забегаем на кухню, где уже плавится ламинат вокруг залетевшей в окно петарды. Вонь такая едкая, что закашливаемся моментально. Тряхнув головой, пытаюсь сообразить, что делать.
– В спальню! Быстро! – командую и отпихиваю Лину подальше.
Сам рву на лоджию за огнетушителем.
Да, у меня есть. После того, как подростком чуть ли не спалил эту хату, пожары – мой страшный сон.
Распыляю порошок и, убедившись, что больше очагов возгорания нет, крепко захлопываю дверь.
Надо бы одеться, спуститься вниз и накостылять этим уродам-любителям популять. Но в комнате меня ждет голенькая малышка, и я такой счастливый, что разборки
