в полной безопасности принцессы, мы с мсье Завадским удалились.
Хардинер смотрел на меня с изрядной долей удивления. Потом коротко хохотнул. Хохотнул еще раз. И, наконец, зашелся в заразительном смехе, держась при этом за живот и вздрагивая всем телом. Продолжалось это изрядное количество времени, так что я в конце концов не удержался и тоже принялся хохотать вместе с маркграфом. А внутренне силился понять, что же такого смешного он нашел в моих словах.
Хардинер между тем подошел к одному из многочисленных окон, слегка отодвинул в сторону занавес и поманил меня рукой:
— Подойдите, господин сыщик. Смелее.
Я сразу же перестал смеяться и выполнил его просьбу.
— Посмотрите вон туда…
Маркграф пальцем указал за окно, где с десяток рабочих уже заканчивали сколачивать из длинных досок какое-то сооружение. Нехорошее предчувствие сдавило мне сердце.
— Вам известно, что это такое, господин Сумароков? — спросил Хардинер.
Я покачал головой.
— Не могу знать, ваше сиятельство…
— Это эшафот! Сегодня на нем казнят герра Глаппа за покушение на честь княжеской особы. Я мог бы отменить казнь, но я не стану этого делать. И знаете почему?
Я с трудом переглотнул. В миг пересохшее горло так и обожгло, будто огнем. Спросил глухо:
— Почему?
— Потому что я тоже состою на государственной службе, и у меня тоже есть принципы, господин сыщик! И не в моих принципах отменять принятые решения. Если я хоть раз позволю себе подобную слабость, мои многочисленные враги немедленно решат, что я и вовсе утратил всякую волю, что мною можно вертеть, как заблагорассудится… А это не так. Поэтому хотим ли мы с вами того или нет, но ваш друг сегодня будет казнен. Впрочем, Великий князь проявил милость, и все действо обойдется без унизительных дубовых веток и отрезанных чресел. Его просто четвертуют.
Ну вот и все. Тон маркграфа говорил сам за себя: никакие возражения приняты не будут. Все уже решено окончательно и бесповоротно.
— Тогда к чему был ваш вопрос о том, на что я способен во имя дружбы? И как далеко могу зайти в этом? — я говорил так глухо, что с трудом слышал самого себя.
— Насколько мне известно, герр Глапп вам вовсе не друг, — Хардинер отпустил занавес и отошел от окна. — Просто попутчик, которого вы впервые в жизни увидели пару дней назад. Пройдет еще два-три дня, и вы забудете о нем, как будто его никогда и не было… Но вот как быть с мсье Завадским?
Сердце мое так и ухнуло куда-то в желудок, сорвавшись с насиженного места одновременно с глухим ударом.
— А что не так с мсье Завадским? — спросил я. Голос мой стал сиплым, почти не слышным для меня самого.
Но маркграф, похоже, все же расслышал мой вопрос совершенно отчетливо.
— Ваш Кристоф вбил себе в голову, что влюблен в нашу юную принцессу, и теперь не представляет себе жизни без нее. Более того: этот мальчишка и принцессу заставил думать, что она тоже в него влюблена. И все это случилось буквально накануне ее свадьбы с Великим князем Ульрихом…
Хардинер говорил спокойно и обстоятельно, доводя до моего сведения и без того хорошо известные мне факты. И за этим спокойствием, за этой обстоятельностью таилось нечто страшное. Я чувствовал, как смертельный капкан уже разинул свои зубастые челюсти и готов вот-вот сомкнуть их на шее моего глупого неофита. А ведь я сам пригласил его с собой в эту поездку! Она казалась простой и абсолютно безопасной. Прокатиться до приграничного города Аухлита в Сагаре, найти таверну «Зеленая коза» и передать письмо повару по имени Ван-дер-Флит. Что может быть проще, черт меня подери⁈
Казалось бы, раз-два — и домой! Но нет, каким-то образом нас утянуло в столь зыбкие события, что теперь будет просто чудом, если мы оба не лишимся своих голов. А вместе с ними и еще кое чего. Во всяком случае Кристоф сейчас стоит у самой кромки. И если Генриху Глаппу князь милостиво согласился сохранить его чресла в целости и сохранности, то моему неофиту определенно следует опасаться за сохранность нежных частей своего тела!
Конечно, до порочной связи у них с принцессой дело не дошло. Но я уверен, — а уж князь Ульрих и того паче! — что остался у них до этого один ничтожный шаг. Я собственными глазами видел, какая страсть сжигает их обоих. И она способна их сжечь дотла. Особенно, если их к этому подтолкнут более спокойные и расчетливые люди. Такие, как маркграф Хардинер.
— И каким же образом мы можем уладить это маленькое недоразумение? — спросил я с ледяным холодом в голосе.
Широко улыбнувшись, Хардинер тут же указал мне на место за столом, а сам вернулся в свое кресло. Я сел на мягкий стул, попытавшись придать позе максимальную непринужденность. Впрочем, тяжело выглядеть непринужденно, когда топор палача уже завис у тебя над головой и готов вот-вот отделить ее от твоего тела. И пусть напрямую маркграф мне сейчас не угрожал, но я понимал: случись что с Кристофом, я проживу ненамного дольше него.
— Мне нравится ваш деловой подход к этому вопросу, Алексей Федорович, — с довольным видом отозвался Хардинер.
А я несколько напрягся. Не мог припомнить, чтобы я представлялся ему по имени-отчеству. Они значились в моей подорожной, но и ее я маркграфу не показывал. Хотя… Ван-дер-Флит перед аудиенцией побывал в приемной, и мог сообщить секретарю наши имена. К тому же они были известны как принцессе, так и герцогине…
— Я слышал, в городке Горная Поляна, что по ту сторону Зильберхали, у самой границы, у вас произошел некий инцидент, — продолжил Хардинер. — Я имею в виду ваш бой с демоном Шакусом, которого столь неразумно вызвала из Запределья своими жалкими заклинаниями матушка нашей драгоценной принцессы… Вы показали себя в том бою во всей красе!
— Вы имеете в виду то, что мне пришлось драться голым? — уточнил я.
Хардинер искренне удивился.
— Вы дрались голым⁈ — брови его изогнулись дугами. Он покачал головой. — Знаете, вы странный человек, господин Сумароков! Но это не меняет сути. Вам удалось отправить Шакуса обратно в Запределье и при этом не умереть от нанесенных им ран. А раны Шакуса дорого стоят!
— Что вы имеете в виду? — не понял я.
— А вы не знаете? — И снова удивление было совершенно искренним. —
