эта… — она небрежно дернула головой в сторону двери, имея в виду, скорее всего, только что ушедшую тетю Любу. Вот пусть и лазает по окнам, пусть и ставит себе занозы. А мой мальчик — очень способный, он любит учиться!
Тут уже у меня лопнуло терпение.
— У этой, — закипая, начала я, — есть имя. Зовут ее Любовь Андреевна, она очень уважаемый и ценный сотрудник в нашей школе. Может быть, Вы впервые слышите, что любой труд достоин уважения, и нет ничего зазорного в том, что она моет полы, которые пачкает и Ваш сын в том числе?
— А почему…? — попыталась вклиниться в мою речь пришедшая, но я ей этого не позволила.
— А еще, — веско продолжала я, — учиться Ваш Анатолий не любит. Может он писать прекрасно. Он вам просто врет, а Вы и рады слушать. Ему оценки натягивают из чистой жалости. Нет, он, конечно же, способный мальчик, спору нет, но на одних способностях далеко не уедешь. Нужно стараться. Без труда не вытащишь и рыбку из пруда. А в том, что мы иногда привлекаем школьников к хозяйственным работам, ничего зазорного нет. Труд облагораживает человека, и Ваш Анатолий не переломится, если час-два раз в неделю после уроков поможет нашей Любови Андреевне. Если он, конечно, хочет сидеть зимой в теплом классе, а не обвешиваться соплями… Так что, Наталья Евгеньевна, у нас тут никто никого не эксплуатирует. Напротив, помогаем друг другу. Вот, например, Любовь Андреевна на днях приболела, так преподаватели сами в кабинетах прибирались. Даже я, завуч, шваброй махнула пару раз у себя в кабинете и мусорное ведро сама вынесла. Ничего, знаете ли, не переломилась…
Об успеваемости Толика в начальным классах школы я ровным счетом ничего не знала. Нет, возможно, я, просматривая классные журналы, и натыкалась иногда на его фамилию, но разве всех упомнишь? В нашей школе — десять классов, а в каждой параллели — по четыре класса. Попробуй запомнить всех…
Однако, кажется, я попала в точку. Залюбленный с самого раннего детства Толичка рос совершенным лентяем. О хитростях, к которым он прибегал в детстве, чтобы не делать уроки или не ходить в магазин, он мне сам рассказывал.
— Мамочка, что-то голова болит, — жаловался он, когда нужно было выбить коврик во дворе, вымыть пол у себя в комнате или сходить на рынок за картошкой.
— Конечно, конечно, сыночек, — тут же суетилась мама и натягивала плащ. — Ты ложись, ложись, отдыхай, я тебе сейчас компрессик сделаю…
Так постепенно Толика освободили от всех домашних дел, и даже сочинения в школу за него стала писать мама. А спустя несколько десятилетий байки про больную голову трансформировались в рассказы про дотошных работодателей с неудобным графиком, которые Толька впаривал уже мне…
* * *
Наталья Евгеньевна поначалу даже не нашлась, что ответить, просто открывала и закрывала рот, как рыба. Потом, придя в себя, она вскочила и заверещала:
— Да Вы! Да я Вас! Да я в РОНО пожалуюсь!
— Хоть в Кремль! Ваше право, — не удержавшись, съязвила я и, поднявшись, вежливо, но твердо сказала: — На этом нашу беседу могу считать законченной.
Наталья Евгеньевна поднялась и молча вышла, не попрощавшись. Я облегченно выдохнула, чувствуя себя полностью удовлетворенной. Ну хоть дверью горе-поэтесса не хлопнула на прощание, и на том спасибо. Никакого желания отомстить женщине, испортившей мне несколько лет жизни, равно как и ее сыну, я не испытывала. Мне просто было жаль пацана, из которого так и не вырос мужчина… Я догадалась: скорее всего, Толька специально себе наставил заноз, чтобы потом вдоволь пожаловаться маме и не писать предстоящую контрольную. И хоть я была уверена, что любящая писать всевозможные кляузы Наталья Евгеньевна не спустит мне с рук то, что я осмелилась ее осадить, мне было совершено все равно. Весело напевая себе под нос и захватив оставшийся кусок пирога, испеченного радушной тетей Любой, я отправилась домой. Съем его вечером с чаем, вкуснотища же!
Едва я открыла дверь квартиры, как увидела что-то странное: по всей квартире были расставлены тазы с водой. Два больших таза стояли в прихожей, остальные — вдоль стены в коридоре. В ход пошло все — железные ведра, чайники и даже кружки. На кухне все тоже было заставлено, и я еле-еле протиснулась к плите, лавируя, чтобы ненароком не запнуться и не плюхнуться в воду.
На кухне, помимо тазов, я еще обнаружила милого старичка Лаврентия Павловича, который усердно наполнял очередную лоханку.
— Что происходит? — вежливо поинтересовалась я. — Влас с Верой за живой рыбой на рынок поехали?
— Давайте, Дашенька, помогайте, — пыхтя, ответил сосед. — Я уже устал, если честно, вы же знаете, у меня радикулит.
— Да что случилось-то? — допытывалась я. Вроде не в пустыне Сахара живем, и запасаться водой нет необходимости.
— Воду отключают, душенька, — вежливо ответил Лаврентий Павлович. — Девушка какая-то звонила из жилконторы. Через два часа, говорит, отключат до понедельника. А до понедельника три дня еще. Как мы без воды-то будем? Вот я и натаскал, сколько мог. На восьмом подходе где-то чувствую — спина болит. Больше уж не могу таскать, извините. Стыдно, я же мужчина… Но что делать? Барсучьим жиром, может, натереть? Авось полегчает.
— А что за девушка? — переспросила я, кажется, догадываясь, что происходит.
— Да молоденькая совсем, наверное, только-только училище окончила, — отдуваясь, Лаврентий Павлович сел на колченогую табуретку и вытер пот со лба. — Через два часа отключат, говорит, берите все свободные емкости и наполняйте… Я все, что мог, собрал… Помогайте старику, Дашенька. А чего Вы улыбаетесь-то?
— Да так… ничего… — вежливо ответила я и, отвернувшись, закусила губу, чтобы не расхохотаться в голос. Кажется, молоденькая девушка вот-вот позвонит снова…
* * *
В нашем детстве телефонным хулиганством переболел, наверное, каждый школьник. Нет, это были не ложные сообщения о заминировании или о том, что родственника сбила машина. Встречались, конечно, и такие отмороженные хулиганы, но в основном розыгрыши, устраиваемые школьниками, были довольно безобидными. Несмотря на то, что Интернета в семидесятых в СССР еще не было, придумываемые шутки распространялись по сарафанному радио со скоростью света. Похожим образом шутили и в Москве, и в Ленинграде, и даже во Владивостоке.
Звонили не только в квартиры, но и в государственные учреждения. Некоторые отчаянные мальчишки хвастались тем, что разыгрывали даже работников морга, но
