не ведёт.
Так-то Рюхе жилось, конечно, получше Жекиного. Он мог, например, позволить себе забить на учёбу, а перед сессией взять и купить один-два самых тяжёлых курсовика. Жека, так же всё запустивший, только моргал удивлённо: вот, значит, ты как. Рюха разводил руками: ну а чё? Предлагал купить и Жеке, отдашь, мол, потом, когда сможешь. Жека благодарил и не соглашался, потом сидел ночами, таскался на пересдачи, брал измором.
Ни о какой зависти к Рюхе речи, конечно, не было, Жека и не думал в эту сторону — у каждого свой путь.
Тут и вспомнилось вдруг, как потом, в непредставимом отсюда будущем, преуспевающий, довольный казалось бы жизнью Рюха оставит вдруг свою ненапряжную и денежную гаишную работу с постоянно готовыми на многое экзаменуемыми девахами, как-то внезапно и непонятно всё бросит, отрастит себе длинную густую бородень и куда-то пропадёт. И узнать, что же это с ним такое случилось, будет не у кого. Что там за пути откроются перед Рюхой, куда его заведут, Жека так и не узнает.
Да, Рюха, Андрюха, Андрей Чумаков был хорошим человеком. Это, правда, не мешало ему сейчас отлынивать от чистки картошки и делать вид, что Жекиного занятия он не замечает. Ничего, Жеке было не трудно начистить и на двоих.
На кухне, глядя в запотевшее чёрное окно с белой полоской снега понизу, Жека усмехался, думая о том, как через годы все начинают хвалиться своей былой бедностью, в том числе те, от кого подобного совсем не ждёшь. Однажды Жека слышал жалобы на нищее детство от девушки, чей отец был моряком дальнего плавания и не вылезал из заграничных рейсов. Да что там, иногда такое проскакивало даже у Рюхи, который все студенческие годы носил только самые качественные шмотки и не курил ничего дешевле «Честерфилда».
Когда сковорода с румяным и пахучим содержимым обосновалась на специальной подставке на столе, Рюха в ответ на Жекин приглашающий жест стал мямлить про «что-то не хочется» и отсутствие аппетита. Жека задумался, как же ему сформулировать своё приглашение в стиле того времени, но разум, видимо, уже адаптировался под местные условия, и Жекин рот сам собой рявкнул:
— Слышь, алкаш, давай иди и не выёживайся!
Слова оказались правильными, и Рюха, ухмыляясь, полез с кровати.
В холодильнике отыскалось ещё и сало, и Жека узнал его, можно сказать, в лицо — это было то самое, из дому, завёрнутое в бумагу-миллиметровку, которой отец, чтобы принести с работы хоть что-то, натаскал целые рулоны. Рюха принялся резать неподатливый кусок, а Жека, взглянув на пустой пакет, что остался от батона, пошёл побираться к соседям.
У тех кипела полезная работа: Костик, соорудив из придвинутого к подоконнику стола, толстого стекла и настольной (в данном случае подстольной) лампы своё рабочее место, передирал на ватман чей-то чертёж. Ростик с кислой мордой пялился в потрёпанный справочник по физике. Хлеба у них и у самих не было. И Череп с Гошей Чибирякиным тоже занимались, писали оба курсовой. Такие сосредоточенные, увлечённые, прямо примерные студенты, гордость курса — как будто это не они вчера (то есть уже сегодня) орали под гитару «Сектор Газа», а потом облевали сортир. Может, и не именно вчера (сегодня), но какая разница. Видимо, на фоне вины за сегодняшнее тяжёлое и бездарное утро у всех проснулась тяга к учёбе. Да, такое случалось. Гоша с Черепом Жеке немного хлеба таки подкинули.
В комнате Рюха уже открыл банку консервированного горошка — видать, в тумбочке была, и теперь она пришлась ко двору. Сало, особенно если с горчицей, оказалось тоже вполне съедобным. Ну а жареная картошка, она и в Африке жареная картошка — во все времена. В общем, похавали знатно. А к чаю нашлись конфеты, герметично замотанные в целлофановый пакет, от тараканов. Это были приятные минуты жизни, и на кровать к оставленной книге про чуваков с мечами Рюха возвращался уже не с таким трагичным выражением морды лица. Да и Жека испытал некоторое умиротворение.
***
С час Жека просидел на кровати: просматривал конспекты, перебирал отысканные в карманах и на полках вещи, листал записную книжку — в общем, ностальгировал. В конспектах веселили затёртые и замалёванные места, следы художеств человека-Костика. Имелась у него такая фишка: когда кто-то на занятиях оставлял свою тетрадь без присмотра, да хотя бы просто на секунду отворачивался, Костик был тут как тут. И когда обладатель тетради поворачивался обратно, он находил в тетради исполненный торопливой рукой рисунок. Костик не баловал разнообразием и рисовал всегда одно — то, что часто можно увидеть изображённым на заборах или на стенах в местах, которые называют отхожими. Руку мастера было ни с кем не спутать, работы его всегда были выполнены размашисто и крупно. Если предполагалось, что в конспект может заглянуть преподавательский глаз, оставалось только вырвать лист, в других случаях эти творения просто замалёвывали и как-то маскировали. О таком понятии как «перформанс» тогда ещё не слышали, потому на Костика сильно ругались, но он оставался верен себе. Карьера его внезапно оборвалась, когда отыскался акционист покруче. Аккуратный Гоша Чибирякин, обнаружив в своём аккуратном же конспекте по строительной механике очередное продолговатое творение мастера, не стал вырывать лист, обвёл рисунок рамкой, а ниже написал: «Мужской половой член, художник Константин Киселёв». Потом он то ли забыл об этом, то ли пошёл на принцип, но через время тетрадь попала в руки препода. Досталось тогда обоим. Хорошо, строймех у них вёл мужик хоть и строгий, но не подлый, и жаловаться в деканат он не побежал — а то неизвестно, чем бы ещё закончилось.
Жека полистал тетради ещё немного (Рюха наверняка был в уверенности, что и его потянуло на учёбу, как остальных), поковырялся в сумке, большой, вылинявшей и почти пустой, заглянул непонятно зачем в зачётную книжку, в студенческий билет и паспорт. С фотографии в паспорте на него взглянул совсем зелёный пацан, растрёпанный и надутый. Да, было дело: хотелось выглядеть солидно, а получалось вот такое.
Постепенно благостное настроение Жеку покинуло и пришла некоторая жажда деятельности. Потому что валяться тут было неправильно. До «часа икс» осталось уже меньше двух суток! Надо срочно что-то придумывать.
Можно, конечно, взять и увезти отсюда всю компанию к себе домой. Под предлогом устроить встречу с другой,
