Из Песни красных кавалеристовПо правде говоря, вначале я не собирался продолжать свой автобиографический очерк. Но директор свердловского Института истории КПСС просил меня вспомнить восстановительный период, районирование и коллективизацию сельского хозяйства, – описать работу на хозяйственном фронте солдата партии, бывшего подпольщика.
Когда садишься за мемуары, невольно вспоминаешь молодые годы. Как бы тяжелы они ни были, они вспоминаются с ностальгической грустью. Помню, как в 1907 году старичок из уголовных, который обслуживал нас, политических заключенных, по вечерам в тюремном коридоре пел: «Липа вековая над рекой стоит», да так, что его тенорок за душу хватал. Когда думаешь о далеком прошлом, то плохое, тяжелое редко приходит в голову, а вспоминаешь хорошее, вроде этой песни.
В то же время, как поется в другой песне, «и вся-то наша жизнь есть борьба!» – жизнь большевиков-ленинцев. Начиная с 1903 года, со своего II-го съезда, наша партия все время напряженно отстаивала свои идеалы, боролась за чистоту своих рядов. А враги у нее были многочисленные и сильные. В 1905 году партия уже вела борьбу и с самодержавием, и с либералами, да и с меньшевиками. А времена царской реакции, времена подполья, когда на свет вылезли уклонисты в виде «ликвидаторов», «отзовистов», «ультиматистов», богоискателей[131]! Мало того, приходилось вести борьбу с эсерами, анархистами, бундовцами и т. д., которые везде кричали, что и они против монархии, и работать среди разноплеменного населения. Например, на Урале башкиры, татары, марийцы, чуваши, представители других национальностей враждовали между собой, враждовали и с русскими. Всегда нашей партии было тяжело, нелегко ей сейчас и не будет до тех пор, пока нашу страну и страны народной демократии окружают враждебные нам капиталистические государства.
На советской работе
Итак, в начале 1922 года я покинул военную службу и перешел в распоряжение сарапульского уездного комитета партии. Секретарем укома был рабочий Матвеичев – тихий, скромный, умный человек. Но остальная уездная верхушка была совсем иного склада. Председатель уисполкома, бывший бухгалтер Яковлев, как и его начальник Отдела управления Хромов, были политически неграмотными пьяницами. В уисполкоме всем заправлял секретарь, бывший волостной писарь Пересторонин – малорослый человечек в огромной папахе и в таких же подшитых валенках. Целыми днями он только и делал, что плевал на гербовую печать, прикладывая ее к пропускам мешочников и спекулянтов. Во главе уездного здравоохранения стоял бывший сапожник Пономарев, народным образованием руководил бывший портной Трофимюк. Когда оба были смещены, Пономарев пошел по кооперативной части, а Трофимюк превратился в специалиста по гужевому транспорту – стал заведовать городским обозом из 25 полудохлых одров.
Мне Матвеичев предложил место Хромова в Отделе управления, но я предпочел должность заведующего Орготделом, которому были подчинены все волостные исполкомы – хотелось узнать работу низового советского аппарата, и об этом выборе не пожалел. Вскоре я столкнулся с такой рутиной и безобразиями, подрывавшими авторитет советской власти, что заменил многих председателей волисполкомов. По прежним меркам, для меня этот пост был мелковат, и спустя несколько месяцев меня-таки назначили заведующим Отдела управления, которому подчинялись не только уездные органы власти, но и городская милиция. Вскоре и на других местах появились новые люди. Секретарем укома приехал партийный работник, бывший подпольщик Сенько; уездным здравоохранением стал ведать бывший фельдшер Морозов, тоже старый партиец; заведующим народным образованием назначили бывшего учителя – коммуниста; завгоркомхозом стал Лука Андреевич Ситников, бывший матрос[132]. Яковлева убрали, и пока вновь назначенный на этот пост мотовилихинский рабочий и старый большевик Тиунов[133] добирался к нам, я несколько месяцев исполнял обязанности «предрика» – председателя уездного исполкома.
