как поля, так не все плодоносны и души. А чтобы продолжить сравнение, добавлю: как плодородное поле без возделывания не даст урожая, так и душа.
Возможно, Цицерон здесь спорит с расхожим платонизмом, для которого идее достаточно раскрыться, а раскрываться она может на любом материале. В стихах Акция «природа» сама может породить свое существование, тогда как для Цицерона важно окультуривание природы. Далее Цицерон прямо отождествляет философию с культурой.
А возделывание души – это и есть философия: она выпалывает в душе пороки, приготовляет души к приятию посева и вверяет ей – сеет, так сказать – только те семена, которые, вызрев, приносят обильнейший урожай. Но будем продолжать как начали. Скажи, пожалуйста, о чем тебе угодно побеседовать?
– О боли – она кажется мне величайшим из зол.
– Хуже даже, чем позор?
– Нет, этого я не решаюсь сказать: мне даже стыдно, что я так быстро сбит со своего утверждения.
– Куда стыднее было бы, если бы ты на нем настаивал. Чего уж хуже, если бы тебе казалось, будто что-то есть низменней, чем позор, бесчестье, стыд! И чтобы только избежать их, разве не приходится нам принимать, более того – искать, терпеть, призывать на себя боль?
– Конечно, это так. Но пусть боль не величайшее из зол, все-таки она – зло.
– Видишь, как самое малое доказательство умерило твой ужас перед болью?
– Вижу; но хотелось бы еще больше.
– Я готов попробовать; но дело это нелегкое, и нужно, чтобы в душе ты мне не сопротивлялся.
– Не буду. Как вчера, так и сегодня я последую за твоим рассуждением, куда бы оно ни повело.
– Прежде всего я скажу о неразумии большинства и о различных взглядах философов. Первый из них и по важности и по древности, сократик Аристипп, без колебания объявил, что боль есть высшее зло. От него это мнение, женственно-изнеженное, унаследовал Эпикур.
Основатель школы киренаиков Аристипп, учивший, что смысл жизни – в уклонении от неудовольствий, был прямым учеником Сократа.
После него Иероним Родосский провозгласил свободу от боли высшим благом – вот каким великим злом считал он боль. Остальные же философы, кроме лишь Зенона, Аристона и Пиррона, говорили приблизительно то же, что и ты, – боль есть зло, но есть и другие, еще хуже.
Стоики Зенон Китийский и Аристон Хиосский и скептик Пиррон Элидский считали, что боли нельзя избегнуть, поэтому она не может быть названа злом в полном смысле – нужно учиться ее переносить, а не избегать.
Итак, что с порога отвергла сама природа, сама благородная человеческая доблесть, – мысль, что боль есть худшее из зол и остается таковым даже по сравнению с позором, – такая мысль задержалась в философии на много веков. Какой долг, какая хвала, какой почет, если только он сопряжен с болью, может быть желанен для того, кто уверен, что боль – худшее из зол? Какое бесчестие, какой стыд не снесет он ради избавления от боли, которая для него – худшее из зол? Кто на свете не несчастен – и не только теперь, когда его мучат сильные боли, которые для него – худшее из зол, но даже когда он лишь предвидит, что они могут его постичь, – а кого они не могут постичь? Так и получается, что никто не может быть счастлив.
Метродор прямо заявляет, что счастлив лишь тот, у кого есть здоровое тело и испытанная уверенность, что оно всегда будет таким; но кому доступна такая уверенность? Эпикур же говорит такое, что кажется мне вовсе смехотворным. Где-то он уверяет, что мудрец, даже если его жечь на костре или распинать на кресте – что же? – вытерпит, вынесет, не сломится? Клянусь Геркулесом, это славно, это самого Геркулеса достойно!
Эпикур считал, что человек может приучить себя к наслаждению малыми удовольствиями и тогда перестанет замечать большую боль: скажем, человек, распятый на кресте, будет наслаждаться прохладным ветерком, синим небом или полетом бабочки рядом и забудет про боль. Цицерон мыслит скорее как Аристотель, думавший, что свободный человек не может смириться с пыткой, которая одновременно неприятна и унизительна.
