О, посмотрите, боги!Пролейте благодать на дочь мою!О, посмотрите, боги!Пролейте…[60]
Но…
ах.
Фрэнк сказал, что сегодня вечером здесь будет уэст-эндский агент по подбору актеров, приехавший на отдых.
Грейс бросает за занавесом в холодный пот.
Это Клэр Данн вызвала ее на сцену.
Она? Она.
На 99 %.
Клэр Данн сорвала пока что единственную возможность Грейс вырваться куда-нибудь в Уэст-Энд.
О, посмотрите, боги!
Она нарочно?
Она понимала, что делает?
О, посмотрите, боги!
На следующий день участницы КВД (Кружка возвышенной драмы) (можете не упражняться в остроумии, в КВД все эти шутки уже слышали) встречаются в кинотеатре – в такую жару он напоминает кастрюлю под крышкой на зажженной конфорке, – чтобы порепетировать трудный кусок из «Куда катился мир». Тем временем участники (ха-ха), за исключением Эда, который и ставит «Мир», сидят в очень милом саду местной гостиницы, пьют пиво и закусывают обедом из паба. Козлы везучие.
Эд заставляет всех сесть кружком на эстраде перед киноэкраном. Он говорит, у него есть для них упражнение. Он хочет, чтобы они подумали над словом «меандр».
Андер – по-немецки «другой», – говорит он.
Все хлопают глазами.
Другими словами, станьте другими, – говорит Эд. – Станьте кем-то еще. Побродите меандром по многочисленным личностям. Ведь это сама пульсирующая суть истории о Дэвиде Копперфильде. Вспомните все те различные имена, что он получает в течение жизни: Рысак, Маргаритка, Дэйви. Но при этом он все равно остается одним и тем же человеком. Разве нет? В общем, я хочу, чтобы все мы выполнили упражнение и в буквальном смысле стали кем-то другим на глазах у всех. При этом мы все равно останемся самими собой. Давайте пойдем против часовой стрелки. Джой. Ты начинаешь.
Куда пойдем против часовой стрелки? – говорит Джой.
Джой – сестра Фрэнка, которую взяли в последний момент, потому что кто-то другой выбыл, на роль Паулины в «Зимней сказке». Она человек не театральный, хотя ее Паулина весьма убедительна, если учесть, что Джой – не настоящая актриса с серьезными намерениями. Обычно она работает в агентстве недвижимости и специально взяла отпуск на лето, поскольку Фрэнк ставит Шекспира и попросил ее об этом, в общем, она здесь не по своей воле, и ее достала вся эта «драмкружковая херня».
Я хочу, чтобы ты себя переиначила, – говорит Эд.
Против часовой стрелки? – говорит Джой.
Я хочу, чтобы ты взяла слова: «Часы зазвонили, и в тот же миг я расплакалась», – говорит Эд. – Но, прежде чем ты это скажешь, я хочу, чтобы ты возвратилась к тому моменту, когда в тебе родился кто-то другой.
Ну да, но я же все равно буду это делать во время спектакля, – говорит Джой. – Так ведь? Ну и чего тогда париться?
Для Эда это личное оскорбление.
Он славный малый, гей. Спит с Найджем, все об этом знают, хотя делают вид, будто это очень большой секрет. У Грейс есть парочка собственных секретов. Она спит одновременно с Томом и Джен (Флоризелем и Пердитой), но ни Том, ни Джен друг о друге не знают. Никто во всей труппе не знает, и это требует некоторой дисциплины, но Грейс пока выкручивается. И Джен, и Том думают, что она верна только ей/ему, по крайней мере на лето. В то же время она ясно дала понять каждому, что вообще-то не свободна и не может хранить верность дольше: она рассказала им о Гордоне Стоуне, долговременном партнере у себя дома.
(В действительности никакого дома нет и такого человека не существует. «Гордонстоун» – название аристократической школы в Шотландии, где работала ее мать до встречи с ее отцом. Там учился принц Чарльз.)
Еще до того, как хоть кто-нибудь из актерского состава добирается до какой-нибудь другой внутренней личности, вспыхивает спор.
Такого рода спор возникает у них постоянно. Это начинает надоедать. Речь о том, почему Леонт в «Зимней сказке» съезжает с катушек уже вскоре после начала пьесы.
Это спор о феминизме. Опять двадцать пять.
Грейс вздыхает.
Но ведь речь тут не о половой принадлежности, – говорит она. – Это просто поветрие. На него нападает поветрие, на его психику и на всю страну, откуда ни возьмись. Это что-то иррациональное. У него нет никакого источника. Просто так бывает. Таков ход вещей, просто все вдруг меняется, и это должно научить нас тому, что все недолговечно: мы думаем, что обладаем счастьем, и воображаем, что так будет всегда, но его могут отнять у нас в любой момент. Вы переносите политическую ситуацию 1969 года на пьесу 1623 года.
