к четырем. Я не успею, у меня поважнее дела. Она живет в доме, где пышечная. Спросишь только ее, ни с кем в разговоры не вступай, понял?
– Угу. А Мурена – это фамилия?
– Много будешь знать – скоро состаришься.
– Я за просто так не побегу.
– На. – Борька протянул затаившему дыхание Славику ярко-желтую бумажку с надписью: «Дональд Дак».
Славик, не веря своему счастью, озябшими пальцами бережно развернул подарок и сразу засунул крохотный белый кусочек в рот. Медленно покатал его во рту и положил под язык, смакуя сладость и оттягивая наслаждение.
– Фантик верни.
Славик с сожалением протянул Борьке желтую бумажку.
– А вкладыша нет?
– Ишь чего захотел! – шмыгнул носом Борька. – Смотри разговаривай только с Валькой. Она такая… ну, прикинутая, всегда в клёшах и губья в помаде. Скажешь, я прислал.
Открылась форточка на третьем этаже, и звонкий голос позвал:
– Славик! Обедать!
«Мамка!» – Славик принялся остервенело двигать челюстями, с жадностью высасывать вожделенные жвачкины соки. Мамка не поймет, мамка отберет и выбросит. И зачем-то напомнит, что он пионер, а пионеры «не жвачные животные».
– Давай, не подведи! Сашка-Саксофон за этот сверток рыло начистит. Мы вечером в «Олимпии» будем с ребятами. Фирмачи тоже появятся. Не опозорься. Сверток туда принесешь.
Борька послюнявил огрызок химического карандаша, написал на использованном голубом киношном билетике адрес Вальки и протянул его Славику.
– Слава! Сколько можно тебя звать?! – В окне показалось рассерженное лицо матери.
– Иду! – Славик вылез из песочницы и побежал к парадной, помахав Борьке чумазой ладошкой.
Подходя к обшарпанной двери их коммунальной квартиры и остервенело жуя, как в последний раз, Славик медлил: уж больно не хотелось расставаться со жвачкой. Он выудил из-за пазухи большой ключ на марлевой ленте и долго ковырялся им в замочной скважине. С обратной стороны двери послышался скрежет открывающегося замка. Славик суетно зашарил по карманам и, не найдя ничего, завернул обслюнявленную жвачку в голубой билетик и спрятал в кармане до того, как дверь отворилась.
– Сынок, ну все ж остынет!
У мамы был нос в муке, из-под сиреневой газовой косынки виднелись колбаски зеленых пластмассовых бигуди. Белые худенькие руки, тоже припудренные мукой, она держала согнутыми в локтях, как хирург из кино, ожидающий, когда на него наденут стерильные перчатки.
– Закрой на верхний замок – и живо мыть руки, суп уже в тарелке!
Славик побежал к раковине по длинному коридору, споткнулся в который раз о соседский велосипед, чертыхнулся пиратским проклятием из любимого фильма, шуганул Мурика и быстро сполоснул руки в эмалированной раковине, белой, с рыжим узором у стока и черными веснушками проплешин.
На кухне пахло разогретым гороховым супом и творожной запеканкой. Мама месила в маленьком тазике фарш, добавляла в него размоченную белую булку, вытирала тыльной стороной ладони слезящиеся от лука глаза.
– Мам, я запеканку не буду. Я котлет подожду.
– Котлеты будут вечером. Ешь давай. Прямо здесь, на кухне, а то, пока до комнаты донесешь, прольешь половину. И посуду за собой вымой, мне некогда.
Славик легко справился с гороховым супом и нехотя ковырял запеканку.
На кухню вышел сосед, почесал пузо через дырку в майке, достал из-за окна подвешенную к форточке авоську с чем-то завернутым в тряпицу, недовольно понюхал ее содержимое и зашаркал обратно в комнату. Истошно заорал Мурик (видимо, и тут, бедолага, умудрился подвернуться под клетчатый тапок).
«Обычный субботний день, – подумал Славик. – Вот и запеканка субботняя. Скорей бы воскресенье!»
Мама поднимала фарш высоко над головой, как красноармеец гранату, и кидала обратно с плюхающим звуком, который Славик обожал. Темно-розовый, с белыми мраморными прожилками комок от этого шлепка становился круглее, пышнее, и хотелось съесть его сразу, не дожидаясь обжарки.
– Славочка, посиди с Анютой. Мне халтуру обещали, перепечатать пару текстов. Я в восемь вернусь, пожарю вам котлет.
Мама накрыла миску с фаршем крышкой и поставила между рамами кухонного окна. Холодильником в их квартире для всех соседей служил навесной карнизный ящик – деревянный, с круглыми дырками для вентиляции, до отказа набитый склянками, кастрюльками и свертками из серой вощеной бумаги.
Славик вспомнил про Борькино задание.
– Я не могу сегодня.
– Что значит – не могу? Авиакружка у тебя по субботам нет.
«Ну как ей объяснить?»
– Мам! Я с мальчишками договорился.
– Ничего, переживут твои мальчишки.
Мама с подозрением взглянула на сына:
– А, часом, не к Борьке ли спешишь? Не понимаю, что за приятеля ты себе нашел? А точнее, что ему-то от тебя надо! Видела, как во дворе сидели. Он старше тебя намного, какие у вас могут быть общие разговоры, игры?
Славик соображал, что ответить.
– Ну мам!
– Никаких «мам»! Сделаешь уроки на понедельник и поиграешь с сестренкой.
Спорить с ней было бесполезно.
– Ох, Славик, чует мое сердце, не к добру эта ваша дружба. Ничему хорошему Борька тебя научить не может. Слышишь меня?
Славик слышал. Пререкаться с матерью – он знал это очень хорошо – себе дороже.
Все равно он сделает по-своему. Мамке необязательно об этом знать.
– И чего тебе со сверстниками не гуляется? С Мишей или с Костиком? – не унималась она.
– Мишка – дурак. А Костик качели лизал на морозе, бабка наказала.
Славик доел скучную запеканку, лениво сполоснул посуду и пошел в комнату. Было слышно, как за стеной соседка баба Нина орет на нерадивого кота, зачем-то поминая Иосифа Виссарионовича.
Славик сел у окна, поставил на ногу-опору откидной столик полированного секретера, весь заляпанный пятнами от пластилина, положил на него развернутую газету, сверху – тетрадь и учебник по русскому языку и сосредоточенно уставился на репродукцию картины «Опять двойка», по которой им задали написать сочинение. Ни одна путная мысль в голову не постучалась, и Славик принялся чирикать на газете, пририсовывая рожки солидным портретам на развороте «Ленинградской правды». Мамка спешно натягивала платье, одной рукой высвобождая русые локоны из-под цепкого плена зеленых бигуди. Время на старых ходиках со сломанной кукушкой неумолимо приближалось к четырем.
– Всё, сынок, убежала!
Поцеловав его в макушку, она подхватила сумку и упорхнула.
Порученная Славику сестренка капризничала, требовала то сложить фигурку из фантиков, то поиграть с ней в какую-то только ей известную игру. Пришлось Славику на нее прикрикнуть и даже кулаком погрозить. В отсутствии отца, который после рождения Анюты отбыл на Север на заработки да так и сгинул бесследно, Славик чувствовал себя в какой-то степени главой семьи. Во всяком случае, главой над сестренкой уж точно.
Он выглянул в окно, взглянул на песочницу с грибком. Во
