мелодия полилась из-под иголки. Посетитель равнодушно смотрел в окно. Внизу дрожали электрические огни, глухо журчала улица. Певец допел песенку, жалобно протянул последнюю ноту саксофон, шепелявый голос сказал несколько заключительных слов, и вдруг произошла перемена. Посетитель уже не смотрел больше равнодушными глазами в окно и ничего не спрашивал о пластинках. Он встал, выпрямился, фигура его сразу приобрела военную выправку.
– Я слушаю вас, – негромко и четко произнес он, выжидательно глядя на Пронина.
– Да, у меня есть к вам дело, – сказал Пронин, тоже меняя тон. В голосе Ивана Николаевича зазвенели металлические нотки.
– В прошлый раз… – не совсем уверенно произнес посетитель, как бы прося у Пронина разъяснения, – мне дал поручение…
– Да… – перебил его Пронин. – Обстоятельства несколько изменились.
– Хорошо, – равнодушно сказал посетитель. – Я вас слушаю.
– У меня есть к вам несколько вопросов, господин Денн, – сказал Пронин. – Материалы у вас с собой?
– Да, – ответил тот. – Я предполагал, что их у меня попросят.
– Давайте.
Посетитель быстрым движением достал из внутреннего кармана пиджака сверток с бумагами и протянул его Пронину.
– Благодарю, – сказал Пронин и Положил сверток в ящик стола.
– Как вас зовут в Москве? – спросил Пронин.
Посетитель проявил некоторое колебание:
– Необходимо ли мне…
Пронин кивнул на патефон:
– Вы – слышали?
Посетитель сжал губы.
– Да, – ответил он. – Меня зовут Малинин. Кузьма Александрович Малинин.
Он замолчал.
– Мне нужно все, – сказал Пронин.
– Я бухгалтер строительной конторы, – сказал посетитель. – Это все.
– Оружие у вас при себе? – спросил Пронин.
Посетитель слегка улыбнулся:
– Конечно.
– Ну что ж, господин Денн, теперь я вас арестую, – все так же спокойно и негромко произнес Пронин. – Надеюсь, вы не будете сопротивляться?
– Нет, не буду. – Господин Денн слегка улыбнулся. – Если вы собрались меня арестовать, у вас за дверями, вероятно, сидит целая рота?
– Вы не ошиблись, – сказал Пронин и позвал: – Товарищ Железнов!
Господин Денн внезапно побледнел и даже пригнулся. Он вдруг понял, что это не шутка. Очень ловко и быстро сунул он руку в карман, и уже в кармане щелкнул взведенный курок…
Но Виктор появился мгновенно, точно волшебный дух, вызванный магическим заклинанием. Он сдавил руку посетителя, лицо у того покривилось от боли, и он отпустил револьвер.
– Держите, Иван Николаевич, – сказал Виктор, передавая револьвер Пронину.
Это было превосходное оружие, такое же точное и выверенное, как хорошие часы.
– Это все? – спросил Пронин.
Виктор показал Пронину кастет.
– Немного, – Пронин нахмурился. – Но в умелых руках…
Он с недоброй усмешкой посмотрел на Денна:
– Попросите Зайцева, – приказал Пронин Виктору. – И вызовите дежурных сотрудников.
Зайцев вошел. Он был бледен от волнения.
– Не приходилось ли вам встречаться с этим господином? – спросил Пронин.
У Зайцева задергалась щека. Перед ним стоял убийца Володи Сливинского. Он не мог сразу заговорить. Он посмотрел в сторону.
– Да, я помню этого господина, – ответил он необыкновенно звонким голосом. – Он ехал вместе с нами в Москву. Он находился в том же вагоне…
Голос его внезапно сорвался.
– Я так и думал, – сказал Пронин. – Господин Денн знал, где находится завод, и выехал инженерам навстречу. Но в вагоне чертежи похитить не удалось. Господин Денн воспользовался первым благоприятным моментом…
Резкий звонок опять прервал Пронина.
– Это за вами, господин Денн, – объяснил Пронин. – Нам придется проститься. Поговорим завтра. Прошу вас!
– Вряд ли вам удастся много от меня узнать! – насмешливо ответил тот Пронину. – Мне только очень грустно, потому что я впервые встречаю в нашем ведомстве предателя.
– О нет, я не хочу вас огорчать, господин Денн, – любезно ответил Иван Николаевич. – Предательство не имело здесь места, мы обошлись собственными силами.
Глава 17. Вопросы и ответы
– Теперь, когда мы опять остались втроем, и перед тем, как откупорить обещанную бутылку кахетинского, – сказал Иван Николаевич, – я могу коротко ответить на некоторые “почему”.
Виктор влюбленными глазами смотрел на такое милое, усталое и доброе лицо Пронина. Сколько лет работают они вместе, и до сих пор Виктор не отвык удивляться остроумным решениям Пронина. Иногда кажется, думал Виктор, мысль этого человека тлеет где-то далеко под спудом, начинаешь даже раздражаться и сетовать на него за неподвижность мысли и медлительность в действиях, как внезапно, на глазах у всех, умно и просто решит он сложнейшую задачу! Пронин умен, смел, настойчив и, кроме всего этого, удивительно талантлив, хотя редко кто эту талантливость замечает, так естествен и скромен он в своей работе.
Зайцев – тот просто не мог еще разобраться во всем происшедшем. Обилие стремительно, нахлынувших на него чувств и впечатлений и ощущение сложности событий подавили его. Молодой инженер, работающий на заводе в глухой провинции и одиноко проводивший свои вечера над безмолвными чертежами, вдруг очутился в центре жестоких и удивительных событий. Мог ли он, Костя Зайцев, предположить, что станет невольной причиной таких происшествий…
– Оказывается, в жизни бывают задачи посложнее, чем в математике, – сказал Зайцев и не договорил.
Большей похвалы сказать он не мог.
Пронин открыл окно, и весенний вечерний ветерок точно вымел следы только что находившихся здесь людей. Шум Москвы: и голоса тысяч прохожих, и басистое ворчанье автомобильных сирен, и отдаленное дребезжанье трамваев, и звонкий смех девушек, и цоканье лошадиных копыт, и старческое нуканье появившегося откуда-то извозчика – поднимался вверх и сливался в стройную мелодию большого города.
Иван Николаевич выглянул в окно.
– Сколько огней, и внизу, и вверху, – задумчиво сказал он. – Почему это в городе мы никогда не смотрим на звезды?
Он повернулся спиной к окну и посмотрел на Виктора.
– Ты, конечно, без вопросов не обойдешься?
Виктор утвердительно кивнул.
– Собственно говоря, у меня есть всего лишь одно “почему”, – ответил он. – Кто был человек в зеленом пальто?
Пронин молчал.
– Или вы тоже еще… не знаете? – нерешительно добавил он.
Смеющиеся глаза Пронина смотрели куда-то через плечо.
Виктор обернулся. В глазах Зайцева светились тоже веселые искорки.
Виктор разгадал эти взгляды.
– Так это были вы? – разочарованно воскликнул он, поворачиваясь к Пронину. – Ну конечно! Ведь это ваше старое пальто! То-то оно показалось мне таким знакомым…
Виктор с укоризной взглянул на Зайцева.
– Вот почему вы смутились, увидев сегодня Ивана Николаевича!
Виктор беспомощно опустился на тахту.
– Но я – то, я – то каков! – воскликнул он с досадой. – Иван Николаевич! Как же это я мог вас не узнать?
– От большой любви, – шутливо сказал Пронин. – Ты ведь принял меня за преступника. – Пронин улыбнулся Виктору. – Тебе доводилось слышать выражение: не верю собственным глазам? Вот ты и не поверил. Хороший сын или муж, увидев мать или жену в предосудительном месте, не поверит этому, настолько его представление о них далеко от действительности. По-человечески это понятно, но для разведчика… – Пронин укоризненно покачал головой.
Виктор смахнул с тахты какие-то пылинки и насупился.
– Но вы, следовательно, мне не поверили, – обиженно сказал он. – Поручили расследование, а сами одновременно…
– Это, брат, похоже на семейную сцену! – воскликнул Пронин. – Надеюсь, вы не столь обидчивы? – обратился он к Зайцеву. – Что вы скажете, если профессор поручит вам решить какую-нибудь техническую проблему и в то же время сам попытается найти решение?
Зайцев смущенно пожал плечами:
– Видите ли…
– Ну что, не смущайтесь, договаривайте, – ободрил его Пронин. – Сочтете это актом недоверия или поблагодарите за помощь?
Зайцев виновато взглянул на Виктора:
– Конечно…
– Вот видишь! – воскликнул Пронин. – Не в бровь, а в глаз. В данном случае, брат, самолюбие у тебя взыграло не к месту. Что тебе важнее: работа или личный успех? Мы охраняем нашу Родину, очищаем нашу страну от врагов, истребляем хищников, – это почетная и полезная работа, но малозаметная, непоказная. Если ты хочешь личного успеха, иди в актеры или музыканты, а на этой работе не оставайся. Когда люди приходят в цветник, они еще интересуются садовником, вырастившим прекрасные розы. Но никогда не спрашивают о тех, кто вскопал землю или вымел дорожки. На иных участках человеческой деятельности труд надо любить больше, чем славу. В нашей работе
