Александр Васильев. 17 сентября».Она прочитывала и возвращалась снова, не успевая с первого раза понять, при чем тут его рождение в коммунальной квартире, его сосед, футбольные команды, то, что он в первые годы рос без отца, и она, их отношения. Получалось как-то не очень торжественно, не так, как себе рисовала, она думала, что будет купаться в словах, теплых и ласковых, а вышло иначе.
Текст Ульяновой был короче. Васильев, прочитав, ждал, пока Татьяна закончит разбираться с его Приложением. Пустой взгляд блуждал по потолку, стенам и случайно остановился на рамке – там, под стеклом, в паспарту находилась стодолларовая банкнота с большим рыжим разводом с одного края.
– Тань, это что?
– Не мешай, – ответила она, не отрываясь от текста. – Потом расскажу.
Васильев не мог усидеть на месте, ему хотелось двигаться, ходить, размахивать руками, вертеть головой во все стороны.
– Тебе что-то непонятно? – не выдержал он. – Как ты медленно читаешь!
– Молчи, Буратино.
– Ты не хочешь подписывать?
– Саша, – Ульянова подняла глаза и заметила его волнение, – мне хочется все это понять, ты же писал…
– А там есть что-то непонятное? – спросил он.
– Есть.
– Что?
– Я жду, когда ты начнешь про меня, какая я красивая, умная, добрая, нежная. Ну, чувствую, что не дождусь.
– Ты красивая, умная, нежная, но не добрая.
– Почему?
– Этого я не знаю.
Васильев подошел к ней, сидящей на стуле с его текстом в руках, прижался и поцеловал в макушку.
– А ты помнишь, что ты написал мне в первом письме, еще на сайте? Ты, конечно, забыл, а ты написал: «Привет, красотка! Чем будем удивлять друг друга?» И дальше: «Граблями, на которые уже наступали, или веником, которым выметали мусор, оставленный прошлой жизнью, остатками мозгов»?
– Вспомнил. Ты мне тут же ответила: «Привет, красаве́ц!»
Ту наконец дочитала текст. Васильев достал шариковую ручку из пиджака, и они, посмеиваясь, размашисто расписались на всех страницах, в конце и в начале. Затем пили вино, ели – он нахваливал, – поздравляли друг друга с подписанием «исторического документа», Таня пошутила: теперь они никогда не наступят на грабли, найдут что-нибудь другое.
Неожиданно Васильев почувствовал, что смена часовых поясов не позволяет ему больше держаться на ногах. Он сказал: «Ту, прости, я больше не могу», – рухнул на кровать и моментально заснул. Было всего около восьми вечера. За окном люди с работы поползли к своим домам. Торжественное подписание оказалось свернуто. Ульянова, стараясь сохранить его сон, начала осторожно собирать со стола посуду. Тонкой струйкой пустила воду в раковине, счищала остатки пищи, ставила тарелки в посудомоечную машину. Теперь, думала она, хорошо, что у них есть любовный договор. Люся Землякова не права: получилось необычно, весело, смешно, действительно, зачем загадывать, надо жить, жить сегодняшним днем. Боря уже меньше чем через год закончит учебу, приедет в Москву – с кем он будет жить? Едва ли с ней. Говорил, что войдет в бизнес отца, с ним и будет. А как он отнесется к Васильеву? Для него это будет травма, еще неизвестно, как ему об этом сказать. Саша прав, мы очень мало знаем и про себя, и про других людей, вот ее жизнь… еще недавно она чувствовала себя самой несчастной на свете, потерявшей все, семью, привычную жизнь, достаток, а теперь? Она – счастлива, ей пишут – «я тебя люблю», и ей предстоит год, а потом, может быть, и вся жизнь рядом с этим человеком, таким интересным, талантливым. Ей предстоит беречь его сон, его здоровье, его талант, и эта работа представилась самой приятной в мире. Когда с тарелками, фужерами было закончено, она взяла в руки подписанные бумаги, разложила их по два экземпляра, себе и ему, еще раз пробежала в тишине глазами, только часы громче обычного тикали, а потом задумалась, куда их положить.
