в обратную сторону.
Гвангалли становится длиннее, Китсилано короче.
Передо мной вырастает мост Гванган. Он светится всеми цветами радуги на фоне ночного неба.
В голове все пульсирует. Я считаю. Две. Пять. Десять. Я все еще здесь, но меня почти укачивает, как будто я могу снова пропасть в любой момент. Я смотрю на свои руки и вижу, что они все еще мерцают. Пожалуйста, не надо. Пожалуйста, дай мне остаться.
Я хватаю телефон и перезагружаю его, но он выпадает у меня из рук – так они трясутся. Лихорадочно ловлю его, а на экране вспыхивает «22:12». Меня кидало туда-сюда весь день.
Я не знаю, сколько у меня времени. Игнорируя все уведомления, набираю аппу.
Он отвечает незамедлительно:
– Эйми? – Голос встревожен. – Где ты?
– Аппа, мне надо с тобой поговорить. Мне надо сказать тебе, что я на тебя злюсь.
– Где ты?
– На пляже Гвангалли. Но, аппа, я должна тебе сказать…
– Я иду. Аппа идет. Я тоже на Гвангалли.
– Что? Правда?
– Ты в какой части пляжа? Я…
Звонок обрывается, и я снова пропадаю.
– Нет! – кричу я.
Но я исчезаю не полностью, не в этот раз. Я все еще мерцаю, словно проживаю одну минуту в прошлом – одну в настоящем, туда-сюда, не здесь – не там. Море ночью. Море днем.
Мама, с улыбкой подносящая к губам ходу-гваджа. Аппа, пытающийся удержать нашу семью вместе, словно воду, уходящую в песок. Я, девочка на стыке двух миров.
Пусан.
Ванкувер.
Пусан.
Ванкувер.
И вдруг в одно из возвращений – сегодняшний аппа, стоящий передо мной и протягивающий мне руку.
Двадцать восемь
– Оставайся со мной, Эйми, я здесь.
Аппа крепко сжимает мою руку, и я тоже цепляюсь за него, не в состоянии ничего понять.
– Аппа? Что ты здесь делаешь? Я думала, ты уехал в Сеул, – говорю я.
– Уехал, но сегодня приехал в Пусан на экспрессе. На-ка, попей.
Он вытаскивает бутылку воды из пластикового пакета, висящего на его руке. Мы садимся на полотенце, и я пью. Мои руки все еще мерцают, и аппа смотрит, хмуря брови, но ничего не говорит. Молча лезет в пакет, достает шарф и обматывает вокруг моей шеи.
– Тебе надо согреться, – говорит он. – Ты вся дрожишь.
– Спасибо. – Чувство дурноты немного отступает, я становлюсь чуть более целостной, как будто снова здесь, по-настоящему здесь. Делаю глубокий вдох и заглядываю в пакет аппы. – Что там у тебя?
Внутри – упаковки хрустящей соломки «Пеперо» с клубничным вкусом, бутылочки питьевого йогурта и молочные булочки.
– Я прочитал, что людям со СЧИВ, вернувшимся из воспоминания, помогает еда и тепло, – объясняет он. – Поешь.
Он сует мне в руки булочку. Я вдруг вспоминаю булочки, за которыми мы ходили в моем детстве. Отстаивали очередь, чтобы я могла собрать наклейки, которые вкладывали в каждую пачку.
– Ты читал про СЧИВ? – спрашиваю я.
– В поезде. Подожди секунду.
У него в кармане звонит телефон, и он отвечает:
– Алло! Да, я ее нашел. С ней все в порядке. Скоро вернемся. Ладно, ладно. Спасибо, хён. Спасибо. – Он отключается и поворачивается ко мне. – Это был мистер Ким. Чун Хо передает привет.
– Ой, боже. – Я трясу головой, краснея от стыда. – Неужели я так с ними поступила.
– Не волнуйся. Они переживут. – Он замолкает, глядя на подсвеченный мост Гванган и его сияющее неоновое отражение в воде. – По телефону ты сказала, что злишься на меня?
– Жутко злюсь, – говорю я.
Я припоминаю все, что говорила аппе в воспоминании, но теперь, когда он на самом деле рядом и слышит меня, все слова куда-то разбежались. Я поворачиваюсь к нему, держа воду и булочку в руках, которые больше не мерцают.
– Но сначала я хочу рассказать тебе, каково это – исчезать. И я буду использовать много слов, уж точно не десять. А тебе придется все это выслушать, договорились?
Он смотрит мне в глаза и кивает.
– Это значит все время быть начеку, потому что ты не знаешь, что именно отправит тебя в прошлое. Надо привыкнуть проживать свою жизнь с этими гигантскими перерывами, и это так сбивает с толку, что вся энергия уходит на попытки их предугадать, как будто это как-то поможет их предотвратить. Но это не помогает, и ты просто все время уставший. Ты никогда не знаешь, какой момент будет у тебя украден, поэтому жить настоящим не получается. Вместо этого ты цепенеешь и убеждаешь себя, что ты в норме.
Иногда все не так плохо. Бывает даже приятно, если воспоминание хорошее. Но иногда это ужаснее, чем можно было себе представить, и ты начинаешь думать, что сходишь с ума, что тебе никто не сможет помочь. И единственный человек, кто, как тебе кажется, смог бы, это тот, кого даже нет рядом. И ты принимаешься составлять хитроумные планы, чтобы найти его, и обманывать себя, думая, что тебя, возможно, тоже ищут. – У меня срывается голос. – Я жалею, что ты не рассказал мне правду раньше. И что ты не слушал меня, когда я говорила, что ты мне нужен. Не только в последнее время, а с тех самых пор, как она ушла. Потому что, когда она ушла, ты как будто тоже меня бросил. Не так быстро, не так резко, но ты тоже покинул меня, просто по-другому. И я не знаю, как тебя снова найти, хотя ты прямо передо мной.
Аппа смотрит на меня пристально, его глаза наполняются слезами:
– Эйми, аппа чальмотэссо. Я совершил ошибку. Прости меня, Эйми. Прости своего аппу.
Теперь я плачу, и он плачет. Это второй раз, когда я вижу аппу в слезах.
– Я просто хотел защитить тебя, – говорит он. – Специалисты, терапия… я в этом плохо разбираюсь. Я их побаиваюсь – ничего не могу с собой поделать. Вдруг они убедят тебя, что с тобой что-то не в порядке.
– Аппа, если кому-то нужна помощь, в этом нет ничего плохого, – говорю я, вытирая слезы. – В этом совсем не стыдно признаваться.
Он глубоко вздыхает:
– Просто меня воспитывали по-другому.
– Я знаю. Комо пыталась мне кое-что объяснить.
Аппа кивает, молча разглядывая свои руки. Потом снова смотрит мне в лицо:
– А знаешь, что убедило меня приехать в Корею?
Я качаю головой.
– Комо сказала, что если я не приложу усилия сейчас, то потеряю тебя. Что ты продолжишь взрослеть и все больше отдаляться, и однажды я очнусь, но уже не буду знать, как преодолеть пропасть между нами.
Он смотрит на свои пальцы, а потом снова
