прогулку, дышать свежим воздухом. Пока они собираются, мы сидим с Юлей друг напротив друга в полной тишине. Для вида она накладывает себе в тарелку несколько оладьев, приготовленных из кабачком, но к ним не притрагивается. Скатерть рассматривает, а я её. Волнует меня до боли, до муки. Тошно становится от мысли, что ей сейчас больно.
Как только дверь хлопает, извещая о том, что мы остались вдвоем Юля произносит.
- Тебя покормили или голодный?
Кусок в горло не лезет, но я кое – как потихоньку впихиваю в себя, по кусочку, торт Юлиного приготовления.
- Очень вкусный, Юль, - сообщаю, предвосхищая её следующий вопрос. – Я не голоден.
- Они тебе всё рассказали? – мышцы нижней части лица Юли дергаются. В целом вид такой, что вот – вот и заплачет.
- Надеюсь, что это всё, Юль. Мне очень жаль.
Она прикрывает глаза, на ресницах мелкие капельки слёз поблескивают. Качает головой еле заметно.
- Я так устала. Смена тяжёлая была, парня доставили после аварии. Несколько травм в точности как у Максима, - она грустно вздыхает. – Но поговорим с тобой мы сегодня. Завтра я уже передумать могу, - она поднимается на ноги. – Сейчас, я только найду себе, что поесть, - открыв дверцу холодильника, она начинает в нем что-то искать.
- Юль, тебе сложно, наверное, жить тут. Давай мы…
Юля резко оборачивается и хмуро на меня смотрит, морща свой лоб.
- Прекрати, пожалуйста. Хотя бы сегодня не начинай. Я твои деньги не трогала. Ничего не потратила.
- Зря, я хочу чтобы вы с малышом ни в чем себе не отказывали. Это не откуп.
- Да уж, я это поняла сразу, как тебя тут увидела, - смотрит на меня с укоризной. – Додумался тоже. Или ты не знал куда едешь?
- Я только адрес прописки твоей узнал. В остальном – как обещал. Здесь уже посвятили, к кому я в дом явился. Но, Юль, они очень нуждаются в общении. Даже не так. Они хотят обсудить горесть потери своей.
- Я виновата перед ними, как и перед мальчиками своими. С мамой Максима мы постоянно вспоминаем что-то, делимся. С Вячеславом Алексеевичем я не могу. Мне очень стыдно, - она открывает упаковку с творогом, который достала из холодильника секундами ранее. – Сейчас съем и пойдем в спальню.
Во мне растерянность нарастает. Чувствую себя подростком перед первым свиданием, не могу понять как вести себя с Юлей. Она кажется мне слишком хрупкой, ранимой. Одно лишнее слово и что-то в ней окончательно будет сломлено.
Помыв за нами посуду, Юля ведет меня в свою спальню. Условно свою. Попадая в комнату, я с первого взгляда понимаю, что ранее она принадлежала тому самому Максиму, о существование которого я недавно узнал. Сама по себе она безликая, в обставлена в серых тонах, но энергетика давит.
Юле нельзя здесь задерживаться. Для нее это слишком.
- Можешь кресло занять, - взмахом руки она указывает на желтый предмет мебели, стоящий около стены. – Оно моё. Из квартиры я только его забрала. Цвета солнца. Мне не хватает тепла.
Юля забирается на постель. Спиной упирается в изголовье, на колени подушку кладет, поверх нее ладошки свои устраивает.
- Сложно очень, Дим. Кроме семьи Максима и психиатра я ни с кем не обсуждала то, что случилось. Никто не знает, что внутри. Для всех, с виду, я обычная. Они не знают, что внутри мертвая.
Меня ужасом накрывает. Сердце бешено стучать начинает, Юля же наоборот очеловеченный камень превращается. Не дышит. Не моргает.
- Юль, не говори так. Ты не в чем не виновата, знаешь же это прекрасно, - говорю уверенно.
- Ты не понимаешь, Дим. Не понимаешь. Максим – единственный человек в моей жизни, который меня не предавал никогда. Только он, - Юля душит ртом, попутно губу верхнюю облизывая. – Самое раннее воспоминание из детства – годика в два, два с половиной. В детском доме говорили, что я это выдумала, но это точно было. Мама умерла, не знаю из-за чего. Мы с папой на кладбище были, а потом он меня отдал. Он плакал и говорил, что без мамы не справится. А я, опять же по моим ощущениям, его очень любила. Лева, по – хорошему тоже не предавал, но когда его забрали в семью, я очень расстроилась. За него рада была, за себя обидно было, - усмехается с легкой улыбкой. – Кто там дальше? Мама. Сейчас я и на нее не обижаюсь. Но в восемнадцать…, - подробностей, по какой причине она с мамой перестала общаться, раньше не рассказывала. Говорила, что семья у мамы новая образовалась. – Она с мужчиной познакомилась, младше её лет на восемь. Может быть она испугалась сама, может быть он ей что-то сказал. Но однажды я пришла со смены домой, я тогда в больнице работала уже, а мои вещи собраны. Она сказала, что могу в общежитии пожить, мол, она договорилась. Может и правда договорилась. При колледже моем было общежитие, но я туда не дошла. Сидела и рыдала в парке, как полоумная. Не вздумай меня жалеть, а то больше ничего не скажу. Ничего так не разрушает человека, как жалость, - Юля с серьезным выражением лица на меня смотрит, дескать, только попробуй. – В том парке меня Макс и нашёл. В прямом смысле. Мы с ним знакомы были, на уровне здравствуйте – до свидания. В одной больнице трудились. Но я даже имени его не помнила. Когда устраивалась, девочки рассказали, что он долгое время уже в отношениях. Я за ненадобностью и отсекла. Мыла я тогда операционные других бригад. Мы и после с ним в паре редко стояли, - от слов «они», «пара» меня коротит. – Так, на чем я остановилась? – Юля постукивает пальцами одной руки по тыльной стороне второй ладони. – Нашел он меня в парке и к себе позвал жить. Сказал, что вторая комната свободна, что с девушкой расстался давно, - и ты, мнимая Юля, пошла? – Не смотри так. Месяца два мы жили просто, почти не пересекаясь. Я только спать приходила.
- Ты просто всяза и пошла жить к мужчине? – в это мне ещё тяжелее поверить, чем в то, что она замужем была.
- Мне восемнадцать было, - она пожимает плечами. – Меня из дома выгнали. Конечно, пошла. Я и тогда была интровертом. Какая
