но не учитывают годы и даже десятилетия жестокого обращения, которые поставили человека в положение, где насилие казалось неизбежным.
9
Лиллиан. Переломный момент
Я с самого начала понимала, что Лиллиан будет другой. Это стало ясно еще до того, как мы успели обменяться парой слов. На первую сессию Лиллиан пришла в узорчатом платье и жемчужном ожерелье, что резко отличалось от тапочек и спортивных штанов, в которых ходили пациенты в закрытом отделении больницы, где ее содержали. Поверх платья был накинут кардиган лавандового цвета, рукава которого женщина теребила на протяжении всего разговора. Завершали этот тщательно выверенный образ волосы с сединой, собранные в аккуратный пучок. Лиллиан казалась сотрудницей учреждения, которая работала с молодыми пациентками, составляющими большинство, и оказывала им духовную поддержку. Но на самом деле она убила мужа, с которым прожила более 30 лет: нанесла ему несколько ударов ножом, пока тот спал. Женщину ждал суд, а пока несколько психиатров и психологов проводили клиническую оценку ее психического состояния, чтобы выступить в качестве экспертов на слушаниях. Моя задача заключалась не в том, чтобы предоставить информацию для суда, а в том, чтобы начать курс психологического лечения до слушания и продолжить его после.
Когда я завершила вступительную речь и объяснила, как совместная работа позволит изучить факторы, побудившие ее совершить преступление, и что нам предстоит разговорная терапия, а не лечение препаратами или трудом, мое первое впечатление укрепилось. Эта пациентка отличалась от большинства тех, с кем мне доводилось работать в больничных условиях. Из ее ответа стало ясно, что она отчетливо понимала, почему мы здесь оказались. В конце я спросила, есть ли у нее вопросы. Она ответила: «Нет, милая. Я прекрасно знаю, что такое психология — она рассматривает человеческое поведение. Вам нужно поработать со мной, чтобы понять, был ли мой поступок оправданным и рациональным в контексте жестокого обращения или я просто сошла с ума. Есть ли у меня „синдром избитой женщины“ и сорвалась ли я. Вы собираетесь писать отчеты и определять мою дальнейшую жизнь. Я понимаю это слишком хорошо. Думаю, нам пора начинать. Приступайте».
Нет ничего необычного в том, что пациент судебного психолога занимает вызывающую, даже враждебную позицию. Некоторые стремятся к самоутверждению, к контролю над взаимодействием, как они его видят, и к нащупыванию потенциально слабых мест. Но редко когда я встречала женщин, которые делали это с такой хладнокровностью и эффективностью, создавая ощущение, будто пациентка видела меня насквозь. Лиллиан выделялась не только внешностью. По ее тону, манере поведения и усталой уверенности сразу стало понятно, что она будет стремиться к той же ведущей роли на сессиях, что была у меня.
Такое самообладание заметно противоречило характеру ее преступления — яростному нападению с ножом, в результате которого спящий мужчина был убит. Подобная жестокость не вяжется с кардиганом пастельного оттенка. Именно это преступление нам предстояло распутать и изучить, однако не через призму вины, невиновности или ответственности. Это задача экспертов, составлявших оценку, и адвокатов защиты. Моя цель — понять пациентку и определить, поможет ли ей лечение и в какой форме. У меня были десятки вопросов, касающихся Лиллиан, но уголовная ответственность в этом случае не входила в их число.
Из-за характера преступления Лиллиан мне было трудно начать работу без предвзятости, не строя предположений, которые возникают в таких случаях. Сложно полностью уйти от таблоидных черно-белых представлений о жене, убивающей мужа. Заслуживал ли он этого? Было это хладнокровной местью или же почти бессознательной реакцией на годы страданий? Я также обнаружила, что разрываюсь между личными убеждениями и профессиональным опытом. Как феминистка, я, естественно, сначала увидела ужас домашнего насилия и бесчисленных, зачастую безмолвных жертв токсичной маскулинности — тех, кто подвергся насилию или был убит в обществе, которое последовательно нормализует дегуманизацию женщин, девушек и девочек. Однако, как судебный психотерапевт, я также понимала, что иногда именно женщина терроризирует партнера, прибегая к жестокости, чтобы защитить себя от стыда и ужаса, которые испытывает. Я была не склонна рассматривать вероятность того, что Лиллиан убила Рэя, ее мужа, из-за супружеской неверности, руководствуясь холодным расчетом. На мой взгляд, она защищалась от жестокости партнера, однако первый вариант в теории тоже возможен.
Кроме того, меня насторожили спокойствие и искушенность, которые считывались в манерах женщины. Это обострило мою естественную склонность (еще одно проявление феминистских взглядов) не принимать без веских доказательств образ женщины как беспомощной и бессильной, лишенной всякого выбора и свободы волеизъявления. Первоначальное желание Лиллиан держаться на расстоянии вызвало у меня тревогу, что я окажусь не клиническим специалистом, проявляющим эмпатию и беспристрастность, а сторонним наблюдателем, который подглядывает за щекотливым уголовным делом. Если Лиллиан хотела сбить меня с толку и заставить усомниться в выбранном подходе, то ей это удалось. Передо мной была обеспеченная женщина средних лет, прежде не совершавшая преступлений. Дома у нее было две собаки, которых сейчас кормила убитая горем дочь. А сама Лиллиан столкнулась с ограничением свободы в месте, которое она и представить себе не могла. Я же оказалась в необычной позиции, когда не понимала, куда могут привести наши сессии.
В то же время я знала, что мне необходимо попросить женщину с травмами в прошлом и неопределенностью в будущем пройти долгий путь страданий и ужасов — тот самый, что привел нас обеих в этот кабинет. Мне показалось, что я заметила слезы, когда попросила рассказать о детях и доме. Дети выросли: Томми было около 30, и он уже сам стал отцом, а Элис — карьеристка, которая работала в маркетинге. В голосе Лиллиан звучала гордость, смешанная с горечью: женщина радовалась тому, что сын и дочь построили собственную жизнь за пределами дома, где они сталкивались с жестоким обращением, но вместе с тем она стыдилась того, что детям пришлось это пережить. Возможно, она также немного завидовала дочери из-за того, что девушка строила карьеру, а ей не удалось этого сделать из-за властного мужа.
Жестокость Рэя проявлялась на протяжении долгих лет брака, а началась она, когда Лиллиан забеременела Томми. Муж бил ее и оставлял синяки в местах, которые скрывала одежда. Рэй уходил в запои и часто думал о проблемах на работе. И то и другое нередко приводило к вспышкам жестокости. Лиллиан вспоминала, как по меньшей мере дважды в неделю сталкивалась с оскорблениями, а пару раз в месяц — с побоями. Нападки Рэя были не только проявлением его нестабильного психического состояния, но и средством контроля над женой. Они утихли, когда Лиллиан
