напарник того… решил за коммунистов голосовать. Одобряешь?
— Вольному воля.
— Значит, еще не определился.
— Думаю.
— Индюк тоже думал… Пока, второй телефон трещит…
Родин положил трубку и посмотрел на Климова. Тот щелкнул себя средним пальцем по горлу и спросил:
— Смородкин?
— Да.
— Неприятности?
— Роммель…
— Что «Роммель»? — вскинула голову Краковская.
«Все равно завтра узнает…»
— Выбросился из окна своей квартиры.
— Но у него мои документы!
Родин смерил Краковскую неприязненным взглядом, но ответить не успел — снова зазвонил телефон.
— Агентство «Лучник».
— Саша, ты? — быстро и озабоченно спросил Колберг.
— Да.
— Мне только что звонил Коптев. Он в панике: ему приказали убрать Томкуса и Краковскую. Мы с ним встречаемся в одиннадцать вечера у кинотеатра «Форум». Успеешь подъехать?
— Яша, ситуация изменилась. Так что бери его за жабры и привози в контору. Ясно?
— Предельно.
Родин положил трубку, наткнулся на вопросительный взгляд Климова и пояснил:
— Коптев. Получил заказ.
— На обоих?
— Да.
Климов посмотрел на Томкуса. Тот, почувствовав взгляд, поднял голову, в глазах заметалось беспокойство.
— Что-нибудь не так? — спросил он глухим от напряжения го_-лосом.
«В нем крепко сидят инстинкты зверя, — подумал Климов. — Опасность чувствует за версту».
— Все нормально. Работайте. Не отвлекайтесь.
— Да я уже закончил. — Томкус размашисто расписался, поставил дату и протянул ему бумаги. — Пожалуйста.
Климов быстренько пробежал написанное.
— Вы не знали Редькина?
— Нет.
Климов удручающе вздохнул и передал бумаги Егорову.
— Это по вашей части.
«Я, кажется, вляпался в неприятную историю». — Климов закурил, сломав от злости несколько спичек. Действительно, положению Климова в данный момент вряд ли кто мог позавидовать. Дело Глазова у него забрали и передали в прокуратуру РФ — важняку Можейко. Тот дело закрыл, проигнорировав даже справку, которая свидетельствовала, что Глазов умер насильственной смертью, ион, Климов, остался у разбитого корыта. Более того, ему запретили всякое общение с агентством «Лучник», которое якобы обслуживает «воров в законе» — намек на Добровольского, — и послали к чертовой матери, когда он заявил, что последний пропал без вести и для пользы следствия необходимо начать его поиски. Заместитель начальника МУРа генерал-майор Коваленко так и сказал: «Добровольского объявим в розыск, когда будет соответствующее заявление от его родственников. Но искать будешь не ты — твой отдел занимается особо тяжкими преступлениями, — а те, кому это положено». И подсунул заведомо глухое дело — дело председателя фонда глухонемых Коровина, которого расстреляли среди бела дня на Басманной два неизвестных паренька, скрывшихся в неизвестном направлении на неизвестной машине — толи «Волге», то ли «жигуленке» четвертой модели.
«Вот и ищи ветра в поле. — Климов чертыхнулся — догоревшая сигарета обожгла пальцы, вспомнил Коптева, который должен был с минуты на минуту подъехать вместе с Колбергом, и досадливо поморщился. — Я не имею право даже арестовать этого подонка, ибо, кроме его собственного признания, выбитого силой, у меня нет против него ни одной улики».
— Кто с вами беседовал, когда вы попросили в Германии политическое убежище? — спросил Томкуса Егоров, и его голос, сухой, резкий, вернул Климова к действительности.
— Ни один из них не представился.
— А узнать смогли бы?
— Конечно. Я эти рожи на всю жизнь запомнил.
Егоров подошел к креслу, возле которого стоял кейс, раскрыл его и выложил на стол несколько фотографий.
— Кто?
— Вот этот! — Томкус без колебаний указал на одну из фотографий. — Он просил меня назвать фамилии людей, которые незаконным путем приобрели строительные материалы.
— И вы назвали?
— А что мне оставалось делать? — пожал плечами Томкус. — Я перечислил всех — от самого Пузырева до зампредседателя Комитета генерал-лейтенанта Переделкина.
Егоров перебросил фотографию Краковской.
— Людмила Борисовна, вы не знаете этого человека?
— Знаю, — смутилась Краковская. — Фрэнк Чалмерс.
— Спасибо.
Егоров сложил фотографии в кейс и вышел во внутренний дворик, где уединились Скоков, Волынский и Градов.
— Семен Тимофеевич, у меня все в порядке.
— Поздравляю, — сказал Скоков. — А на суде они от своих показаний не откажутся?
— Нет. Сейчас Колберг привезет Коптева, и мы их познакомим.
— Очень трогательная картинка, — улыбнулся Волынский. — Киллер пожимает руки своим жертвам. Кино!
— А как вы это кино ставить собираетесь? — спросил Скоков. — Добровольно эти паразиты вам не откроют, а ломать бесполезно: двери железные, засовы стальные.
— Нормальные герои всегда идут в обход, — хмыкнул Градов. — Мы — через балкон, Семен Тимофеевич. Надеваешь каску, бронежилет, краги и ныряешь… как в Черное море. Я прав, Боб?
Волынский ответить не успел. На крыльцо выбежал Родин, взволнованно, срывающимся голосом крикнул:
— Виктор Афанасьевич, к телефону!
«Что-то стряслось, — подумал Скоков. — Неужели Яшка опять в какую-нибудь историю влип?»
Егоров влетел в кабинет, бросил короткий взгляд на Родина и по его виду — растерянному, ошеломленному, как у ребенка, беспомощному — понял, что произошло нечто страшное, едва ли поправимое.
— Кто? — спросил он.
— Редькин.
Егоров выхватил у Родина трубку, сухо произнес:
— Егоров слушает.
— Здравствуй, Виктор Афанасьевич!
— Здравствуй.
— Узнаешь?
— Узнаю.
— Это хорошо. Мне Кудимова сообщила, что ты сейчас у них там главный, поэтому я с тобой и связался. Делов следующем… Слушаешь?
— Да.
— Кудимова у меня в гостях. Я ее наручниками к батарее центрального отопления принайтовал, а завтра, если ты не выполнишь мои условия, отправлю в гости к Богу. Все понял?
— Да. Ваши условия?
— Условия незамысловатые и вполне приемлемые. Я арендую самолет АН-24, бортовой номер 2707. Он базируется во Внукове на дальней стоянке. Так вот, завтра ты обеспечиваешь мне свободный проезд до аэродрома и воздушный коридор до Парижа. Кудимова летит со мной. В Париже я и Пузырев сматываемся, а она вместе с экипажем возвращается обратно в Москву. Устраивает?
— Каковы гарантии?
— Могу дать номер телефона командира корабля, позвони ему…
— Командир вернется, в этом я не сомневаюсь. А Кудимова?
— Виктор Афанасьевич, подумай: я спасаю свою шкуру! А Кудимова… — Редькин грязно выругался. — Кудимова нужна в Париже, как в русской бане пассатижи.
— Кто должен сопровождать вас до аэродрома?
— Ты и Скоков со своими шалопаями. Я хочу перед отлетом преподнести вам небольшой подарок.
— Какой именно?
— Хороший. Благодарность от начальства получишь.
— Где вы находитесь?
— На даче Пузырева.
— На какое время назначен вылет?
— Свяжусь с командиром, уточню и сообщу.
— Хорошо. Я буду ждать.
Егоров положил трубку и поведал коллегам облучившемся. Первым отреагировал Климов.
— Надо немедленно предать этому делу гласность, — сказал он. — У нас будут развязаны руки, мы сможем действовать!
— Ошибаешься, — мягко поправил его Волынский. — Действовать будет спецназ, а мы окажемся в роли наблюдателей.
— А спецназовцы посоветуются с нами, — продолжил Егоров. — Что, мол, делать в подобном случае. Наши, конечно, выслушают, но ответственность за операцию на себя не возьмут — побегут за консультацией в правительство. А правительство доложит Президенту!
