на Алексея. Он уже переоделся и теперь снова выглядит как с иголочки. Хотя джентри был неплох и в рабочем комбинезоне, перепачканном краской! Никогда бы не подумала, что он умеет управляться с этой штуковиной, которая режет металл, будто картон. А еще и знает каждую деталь в помещении.
Так, стоп! Все это время Алексей вел себя не как заносчивый босс, а как человек, который сам здесь работает. И о каких таких совладельцах он говорил час назад? Кажется, я начинаю догадываться.
Так вот откуда у него мозоли на пальцах…
И вот в чем заключается его конфликт с отцом насчет бокса, о котором Алексей едва заикнулся в разговоре с Катей еще тогда, когда я вела себя… как настоящая маленькая засранка. Эгоистичная до безобразия!
Я не могу отвести от него взгляд. Но сейчас я смотрю на Алексея несколько по-другому: не акцентирую свое внимание на прическе, красивых глазах, смешливых губах, едва заметной впадинке на лбу, похожей на шрам, и мне уже плевать на идеальность его рубашки. Я как будто вижу его внутреннее свечение, которое ослепляет и обезоруживает. И я добровольно сдаюсь, отправляя своих неуемных пони в кругосветное путешествие. Их поддержка мне больше не понадобится: мои чувства будет подпитывать бесконечное уважение к этому человеку, а не сладострастный визг моих внутренних постояльцев, которые реагируют на Алексея как ребенок на радужный леденец.
Он подходит и берет меня за руку. Я следую за ним до самой машины.
Сейчас Алексей раскроет свою ладонь, чтобы распахнуть передо мной дверцу Черной Кошечки, но я не хочу никуда ехать. Я готова идти пешком хоть на край света, лишь бы чувствовать его силу и нежность, заключенные в сплетении наших пальцев.
– Ребят, может, я все-таки домой? – Мы оборачиваемся на голос Даника, который под всеобщим натиском сдался, переоделся в то, что было в раздевалке, но теперь тушуется и пасует. – Мой прикид… Я снова испорчу вам вечер.
– Ты сделал нам этот вечер! – мягко смеюсь я, свободной рукой прижимая к себе кактусы, которые, по-моему, совершенно не расстроились из-за свидания на крыше тет-а-тет, без людских глаз.
– Возможно, Даник намекает на то, что он уже не голоден? – улыбается Алексей и ведет бровью.
– Нет. То есть да… – смущается тот. – Нет! В смысле… с этим все в порядке. Но…
– Отставить все «но»! – Катя догоняет Даника, вручает ему свои пакеты и протягивает ключи, чтобы он закрыл бокс. – Теперь ты просто обязан поехать! Или оставишь меня с этой парочкой третьей лишней? Не знаю, как ты, а я так голодна, что сама слопала бы те салаты, окажись я в темном заточении. Поэтому едем!
Она цепляется под локоть к Большому Парню и ведет его к серебристому «Ниссану», а мы с Алексеем смеемся, глядя на то, с каким довольным лицом повинуется Даник.
– Они такие классные! – шепчу я, прежде чем сесть на пассажирское сиденье «Рендж Ровера».
– Правда? Ты тоже это отметила?
– Ага, – киваю я и жду, когда Алексей захлопнет за мной дверцу.
Но он этого не делает.
Алексей смотрит на меня так, как умеет только он, и я в который раз боюсь представить, что это может значить. А представив, волнуюсь: неужели оно с самого начала означало то же самое?
Не сдержав порыва нежности, я улыбаюсь ему в ответ и позволяю себе первой дотронуться до его руки.
– Спасибо! Это свидание навсегда останется в памяти, как самое незабываемое… У кактусов.
Мы снова смеемся и, кажется, оба признаем, что плевать хотели на кактусы! Нет, история опунции и маммилярии, несомненно, милая и не менее романтичная, чем то, что происходит сейчас со мной. Но по большому счету мне нет никакого дела до парочки суккулентов, которая лежит у меня на коленях.
Я смотрю на кактусы в симпатичной «одежде» и решаю поскорее от них избавиться. Не навсегда, конечно. Всего лишь ставлю их на приборную панель, как можно ближе к лобовому стеклу.
Алексей садится за руль. С его лица не сходит улыбка, которая заставляет мое сердце сжиматься во сто крат сильнее, чем если бы я оказалась в кресле космонавта и испытала бы перегрузки. И пусть я понятия не имею, какие перегрузки испытывает космонавт, я знаю, каким одним емким словом описать то, что чувствую к Алексею.
– Как насчет снимка на память? Посмотри, какие они счастливые, – приподнимает он бровь, намекая на кактусы.
Их счастье и рядом не встанет с моим!
– Если ты настаиваешь.
Я достаю из сумочки телефон и навожу камеру на…
– Ну и кого ты собралась фотографировать? – смеется он. Забирает у меня телефон, переводит в режим фронтальной съемки, вытягивает руку и прижимается плечом к моему плечу. – Ты забыла, как делается селфи?
Но я не забыла. Я помню наше первое совместное селфи. И от теплого прикосновения тут же забываю обо всем остальном.
– Улыбочку! – командует Алексей, но не смотрит в камеру. Я вижу его на экране телефона и смущаюсь оттого, как он смотрит на меня. – По-моему, вышло отлично. А теперь на мой!
– Но зачем? Разве этого не достаточно?
– Не-а, – серьезно возражает он. – К тому же я хочу обновить заставку.
«Убрать свою прежнюю пассию, заменив ее мной?» – скоропалительно соображаю я, но тут же ругаю себя за ужасную привычку, от которой твердо решила избавиться.
Алексей берет айфон, снимает с него блокировку, и я вижу заставку, которую он решил заменить, – фото с нашего пикника, наше первое совместное селфи. Неужели оно так много значит для него? А я так и не осмелилась сделать то же самое, хотя не единожды собиралась.
– Повторим улыбочку? – спрашивает он, и его лицо оказывается так близко к моему лицу, что я перестаю дышать. Меня так и тянет прижаться к нему щекой, но я прикладываю все усилия, чтобы не поддаться своим бестактным желаниям.
Мне нужно смотреть в камеру! В камеру! И только в камеру!
Но расстояние между нами сокращается.
Как в тумане…
Это не я! Точно не я! Он сам ко мне прикасается. И целует. Легко. Нежно. И так неожиданно, что мой разум отправляется в кругосветное путешествие вслед за пони. Щека пылает под его горячими губами, сердце гулко бабахает в груди. Окончательно потеряв контроль над ситуацией, я разворачиваюсь к нему.
Он море, он океан. Неисправимый романтик, мечтающий о парусах, бурях и мачтах. Он свобода, он свежий ветер. Он…
На мгновение я отрываюсь от его губ, чтобы понять, не сказка ли это, не сон, не моя разбушевавшаяся фантазия. Но не смею посмотреть ему
