что ей настолько нравится, и радуется, что Нимрод не может сейчас поднять ее на смех.
Габриэла, не удержавшись, фотографирует котлету и кому-то отправляет снимок. Ответ прилетает мгновенно, и Габриэла прикусывает губу, чтобы не прыснуть.
– Попробуй, Габриэла, может, тебя и не вырвет, – улыбается ей Ципора.
Габриэла пробует малюсенький кусочек, от хрена она воздерживается. Глаза матери и бабушки выжидающе смотрят на девушку.
– Мне ужасно жаль, – говорит она, – но это такая гадость.
– Главное – честно, – улыбается Ципора и гасит сигарету.
– Ничего она не понимает в жизни, – вздыхает Ноа и проворно переваливает котлетки с тарелки дочери на свою. – Еда, которая утешает.
“Еда, которая утешает” – этот уродец прочно прописался на кулинарных шоу. В любой другой день от избитой фразы Ципора уже бегала бы по потолку, но сегодня она прозвучала очень кстати. В том-то и дело, думает Ципора, что нужны не пророчества с апокалипсисом и всяческими бедами, а утешение…
– Мам, почему ты не ешь? – с набитым ртом спрашивает Ноа. – Котлеты отравлены?
– Если бы я хотела отравить тебя, то ограничилась бы кофе. Фаршированная рыба – слишком много возни.
Ципора и сама не понимает, почему не ест. Это же еда, которую мама привезла из Польши, еда детства. Что ее останавливает? Может быть, то, что она собирается сообщить им, то, ради чего и позвала их. Дочь и внучку.
– Мне нужно вам кое-что сказать. – Она просовывает палец под толстые стекла очков и трет глаза.
– Что, мама? – И Ноа сигналит Габриэле, чтобы та убрала телефон.
– Я пригласила вас, потому что мы сейчас в преддверии очень непростого периода. Будет несколько трудных лет, чума распространится по всему миру, потом война, а потом случится шум – настанет Великое Потрясение…
– Мама…
– Погибнет много людей. Миллионы. И миллионы…
– Бабушка…
– …беженцев будут метаться из страны в страну…
– Ты снова решила пророчествовать? – вопрошает Ноа. – Мам, ну правда, я думаю, что тебе стоит побеседовать с кем-нибудь…
– Я уже побеседовала, и мне это очень помогло, – улыбается Ципора. – Это не пророчество, это просто будущее. Мне очень важно сказать вам, что если мы будем вместе, то переживем все это. А после того, как боль утихнет, снова настанет…
Ее слова прерывает звонок мобильника Габриэлы.
– Простите. Простите. – Она выскальзывает из-за стола. – Что?.. Где?.. Конечно же, верю… Ну я же сказала, что не могу, я позвоню, как закончим тут.
Габриэла изо всех сил пытается сдержать радостную улыбку.
– Извините. Так ты сказала, что умрут миллионы…
– Кто это был? – спрашивает Ципора.
– Да так, из класса. Неважно.
– Очень важно, – возражает Ципора. – И чего он хочет?
– Чтобы я сейчас пришла к морю, – мечтательно отвечает Габриэла.
– К морю, в такой холод? – ужасается Ноа. – Нет-нет-нет…
– Он сказал, что только что видел кита, совсем недалеко от берега. – Габриэла смеется. – Вот же инфернал…
– Тогда иди, – говорит Ципора. – Красивый у тебя свитер. А парень, похоже, милый. Иди. Я не обижусь, правда.
– Доедим и вместе пойдем прогуляться, – говорит Ноа.
– Да она все равно не ест.
– Неважно. – Ноа слегка пинает Габриэлу под столом. – Мы пришли к бабушке в гости, и ты не можешь вот так вот вскочить и…
– Но невозможно же сидеть и спокойно смотреть на это влюбленное лицо, – улыбается Ципора.
Ноа бросает на дочь умоляющий взгляд: “Не оставляй меня одну с бабушкой”.
– Что у тебя с глазами? – спрашивает Ципора, встает и решительно открывает дверь: – Ступай, чего ты ждешь? Нам с твоей мамой есть о чем поговорить.
Габриэла обнимает мать и бабушку и убегает.
– Только не смейте там есть летучих мышей, – кричит ей вдогонку Ципора.
Когда дверь закрывается, установившуюся тишину можно слышать, видеть, ощущать ее вкус и запах.
Ноа набивает рот печеной картошкой, чтобы избежать необходимости говорить, а Ципора, вернувшись к столу, подносит было сигарету к пламени свечи, но передумывает и кладет ее в пепельницу. Она смотрит на дочь. Любящий взгляд, извиняющийся взгляд, утешающий взгляд. Ноа долго жует, глотает. Сердце у каждой колотится все сильнее. И почти слышно, как постепенно ритмы двух сердец приходят в унисон.
Бу
Бум
Бу
Бум
Бу
Бум
Примечания
1
Национальный театр Израиля. – Здесь и далее примеч. перев.
2
Эдуард Уильям Элгар (1857–1934) – английский композитор-романтик.
3
Популярная в Израиле детская песенка.
4
Религиозный район в Иерусалиме.
5
Бытие, 2:18.
6
Мраморизованный известняк золотисто-желтого оттенка, которым в Иерусалиме облицовано большинство зданий.
7
“Весь этот мир, он весь – узкий очень мост, и самое главное – не бояться совсем”. Раби Нахман (1772–1810).
8
Караул (идиш).
9
Тут так тихо. Шшш, шшш… (англ.) – песня американской певицы Бетти Хаттон, впервые вышедшая на пластинке в 1951 году; в 1995 году исландская певица Бьорк включила песню в свой второй альбом, и она стала главным хитом в ее репертуаре.
10
Шшш
Как тут тихо
Ты один
И такой покой
И такой покой, но… (англ.)
11
Здесь: дзынь и бум! (англ.) В песне звучит как: “Пробки все повылетали, дзынь и бум! Бесы вырвались на волю, дзынь и бум! Больше нечего бояться, бада-бум! Все вокруг одна любовь!”
12
Марти попадает в прошлое, в комнату своей матери, на тот момент юной девушки, и между ними едва не случается секс.
13
Строка из песни Пола Саймона (1964) “Звук тишины”: “Привет, тьма, мой старый друг, я снова здесь, поговорить с тобой” (англ.).
14
Бытие, 6:9.
15
Остров Эллис был Вавилонской башней – но, наоборот, вместо того чтобы пытаться приблизиться к Богу, люди пытались покинуть Его (англ.).
16
Лехаим – За жизнь (ивр.). Традиционный еврейский тост.
17
В Книге Судей рассказывается, что Яэль убила Сисару, военачальника ханаанского царя Иавина, вбив спящему Сисаре в голову кол от шатра.
18
Йом-Кипур (ивр.) – “День искупления”, на русский язык обычно переводится как “Судный день”, – праздник покаяния и искупления грехов, день траура и жесткого поста.
