Ну или думали что видели. Это должно быть ещё с тех времён, когда боги являлись людям. — Он неожиданно рассмеялся. — Тяжело, наверное, остановить бога и сказать: "Не двигайся, я тебя нарисую".
Самира тоже улыбнулась:
— Для инженера ты неожиданно поэтично говоришь о таких вещах.
— Дело не в вере или неверии, — покачал головой Назир. — В красоте. В том, как камень и пространство созданы друг для друга. — Он помолчал. — В городском храме я всегда чувствовал себя лишним. А здесь… странно, но здесь я словно часть чего-то.
Из темноты донеслось длинное козье блеяние, будто животное комментировало его слова.
— По-моему, эта коза смеётся надо мной, — заметил Назир.
— Это Мариам, — сказала Самира. — Она философ. Абудаба сказал, что она говорит только с избранными.
— И я явно не вхожу в их число.
Самира достала из сумки маленький мешочек с сушёными фруктами:
— Единственные, с кем она точно разговаривает — это репейники. Я видела, как она с ними шепталась.
Назир взял предложенный ломтик сушёного абрикоса. Пальцы у него были в пыли, но это вдруг показалось неважным. Приятная сладость разлилась по рту.
— У тебя нос морщится, когда ты улыбаешься, — неожиданно сказала Самира. — Как у ребёнка.
Назир смутился:
— Правда?
— Да. Это… необычно для человека, который может часами смотреть в пустоту.
Они оба замолчали, и тишина между ними снова заполнилась потрескиванием костра.
Самира отвела взгляд в сторону.
— В племени есть история, — вдруг сказала Самира. — О женщине, которая слишком много искала.
Назир поднял на неё глаза, ожидая продолжения.
— Её звали Сара. Она была дочерью шейха в те времена, когда племя ещё не стало… таким, как сейчас. Да что там. Не было еще никакого племени. — Самира провела рукой по песку, рисуя неясные узоры. — Она искала то, что называла 'глазом пустыни' — место, где можно увидеть все дороги сразу.
— И что с ней случилось? — спросил Назир, когда Самира замолчала.
— Она ушла из дома однажды ночью. Взяла верблюда, воду и свой амулет из бирюзы. — Самира достала из-под одежды маленький кулон на кожаном шнурке. — Вот этот.
Назир удивлённо посмотрел на кулон:
— Она была…
— Моей прабабкой, — кивнула Самира. — Она не нашла 'глаз пустыни'. Или нашла — кто знает? Но через год она вернулась. Другой. Тихой. С ребёнком на руках — моей бабкой. — Самира спрятала кулон обратно под одежду. — Она больше ничего не искала. Просто жила. Растила дочь. Собирала травы. Читала песок. Её считали мудрой.
— Что значит 'читала песок'? — спросил Назир.
— Говорят, она могла смотреть на следы в песке и рассказать всё о человеке, который их оставил. Куда он шёл. Что нёс в сердце. О чём сожалел.
Самира подняла глаза к небу:
— Иногда я думаю, что мы все оставляем такие следы. Просто большинство из нас не умеет их читать.
Назир задумчиво кивнул:
— А твои родители? Ты никогда о них не рассказывала. Кроме той истории с отцом и песчаной бурей.
— Там мало интересного, — пожала плечами Самира. — Мать умерла при родах. Отец… он был торговцем, но не очень удачливым. После её смерти ему было тяжело, он… Медленно ломался в общем. Когда он исчез в той буре, я уже была наполовину сиротой.
Она помолчала, глядя в огонь:
— Знаешь, что странно? Я никогда не чувствовала себя брошенной. Словно он ушёл не от меня, а от себя. Словно ему просто стало слишком тяжело быть собой.
— Ты простила своего отца? — спросил Назир, возвращаясь к их разговору.
— Я не считаю, что было за что прощать, — просто ответила Самира. — Он не был плохим человеком. Просто сломанным. — Она встретила взгляд Назира. — Как многие из нас.
Они снова замолчали. Где-то вдалеке послышался крик ночной птицы — одинокий и пронзительный, как внезапное откровение.
— Только не пей из второго бурдюка, — неожиданно донёсся голос Абудабы из темноты, заставив их вздрогнуть.
— Почему? — спросил Назир, обернувшись.
— Там вода для Мариам, — ответил старик, показавшись на мгновение в свете костра. — Она не любит, когда ей оставляют грязную посуду.
И тут же исчез, словно растворившись среди теней.
— Он всегда так делает? — тихо спросил Назир.
— Учитывая, что мы знаем его всего день, не могу сказать, — пожала плечами Самира. — Но да, похоже на то.
— Я думала, если мы дойдём сюда, станет легче, — сказала она после паузы, глядя на звёзды.
— А стало? — спросил Назир.
— Нет. — Её голос стал тише. — Но стало тише. Как будто всё встаёт на свои места — не так, как хочется, но так, как должно быть.
Назир потянулся за веткой, чтобы подбросить в огонь:
— Я не знаю, куда дальше, — признался он.
— Это и есть путь, — просто ответила Самира. — Только пустыня всегда знает, куда идти. Мы — нет.
Она вдруг засмеялась тихо:
— Ты только послушай меня. Говорю как старик со своим черепом.
— У тебя получается лучше, — улыбнулся Назир, и его лицо на мгновение осветилось, сбрасывая груз усталости.
— Завтра всё изменится, — задумчиво произнесла Самира. — Или не изменится.
— Вот за такие слова тебя и слушаются, — Назир слегка усмехнулся. — Ни к чему не обязывают, но звучат мудро.
— Ты просто завидуешь, — парировала Самира.
— Что ты будешь делать завтра? — спросила она, когда их смех утих.
— Пойду в эту Комнату Откровений, — ответил Назир. — Хотя, честно говоря, я уже не знаю, что ищу.
— Может, в этом и суть, — тихо сказала Самира. — Перестать искать. Начать находить.
Назир долго смотрел на неё, словно видел впервые:
— Бывают моменты, когда ты говоришь, и я вдруг понимаю, почему целое племя идёт за тобой.
Самира слегка смутилась — редкое выражение на её обычно уверенном лице:
— Большинство просто идёт потому что все идут. Время когда были какие-то причины давно прошло.
Назир хотел было что-то ответить, но мысли путались, глаза закрывались сами собой. Вскоре Назир провалился в сон, унося с собой образ пламени, пляшущего на ветру, и задумчивое лицо Самиры, глядящей в звёздное небо — словно читающей следы на песке судьбы.
Ему было семь. Или восемь. Они с отцом возвращались из храма где отец работал инженером. На базарной площади Назир увидел уличного торговца, продающего сладкие шарики из финиковой пасты.
— Хочу! — закричал он, дёргая отца за руку. — Хочу финиковый шарик!
— Сегодня нет, — спокойно ответил отец. — У нас не хватит денег до конца недели, если купим сладости.
— Хочу! — ещё громче закричал Назир, не слушая объяснений. — Хочу! Хочу!
Он топал ногами, плакал, привлекая внимание прохожих. Отец выглядел уставшим после долгого дня работы, но не сердился.
— Смотри, — он опустился на корточки и показал Назиру открытую ладонь. — Что ты
