можно дружить с такой, как я, разве можно?»
Она не помнила, как оказалась в детской, как, обессиленная, упала в кровать и уткнулась в подушку. Тело дрожало как в лихорадке, хотелось плакать и стонать, вот только слёз совсем не осталось — они испарились, словно от засухи в пустыне, запеклись, оставив жгучую соль на щеках… Как же теперь жить⁈
Вдруг на затылок легла тёплая рука Элы. Сестрица-мать опустилась рядом, прижалась к спине, обняла. Лёгкое дыхание защекотало шею, нежные пальцы, словно мягкий шелковый гребень, прошлись по волосам, расслабляя и успокаивая.
— Ох уж эти мальчишки, — прошептала она, а голос её дрожал, — сами не знают, чего хотят. — Уткнувшись в затылок дочери, она прерывисто вздохнула. — Ты не бери в голову, девочка моя, мы это всё проходили, ещё посмотрим, кто кого! Ведь Альтман, они всегда сильнее!
И что-то колыхнулось в душе у Лины от этих слов, как будто вскрылся огромный назревший гнойник. Расплакавшись, она прильнула к Элиной груди совсем как маленькая, совсем не таясь, и рассказала о самом сокровенном: о ссоре с Юлькой, о том, как ненавидела, о Филе и о кукле с фотографией…
— А знаешь, быть может, всё и к лучшему. — Эла обняла её покрепче, прижалась щекой ко лбу. — Не будем никого винить… и… ты прости меня, Линочка, — и еле слышно, одними лишь губами добавила: — доченька моя.
Этим вечером к Полянским не пошли. Смотрели фильмы, пили ароматный чай и говорили, говорили… И от души у Лины отлегло, а горечи осталось, быть может, ну совсем чуточку…
Глава 29
— Вот так хорошо, стой смирно, не крутись. — Эла примеряла на Лину свой давний наряд, присланный несколько лет назад двоюродной тёткой из Германии.
Сарафан василькового цвета с фигурным лифом и пышной многослойной юбочкой, чередующей ярусы ткани с набивным кружевом, сидел на тонкой фигурке Лины как влитой и был совсем как новенький. Это чудо, как и многие другие изысканные вещички, Эла раскопала в комоде Марты, в котором та сохранила бывший гардероб дочери.
Эла внимательно оглядела девочку и развернула к зеркалу.
— Вот это настоящий винтаж! — изрекла она со знанием дела. — Всё же правильно мать сделала, что сберегла лучшее из лучшего. А с причёской мы что-нибудь придумаем, можно заплести колоски или…
Впрочем, над причёской Эла долго раздумывать не стала, уложила вокруг Лининой головы фигурную косу, не пожалев для дочери розового и фиолетового канекалона.
— Настоящая королева! Так и пойдёшь сегодня к Полянским.
— Но… — возразила Лина, вскинув на Элу пронзительный взгляд, — я вовсе не собираюсь туда идти!
— Ещё чего, — воскликнула сестрица-мать, — из-за какой-то ерунды прятаться, занятия пропускать! Выше нос, детка, бери ноты и вперёд! Разбавишь их скучный деревенский прованс яркими красками. А на Филиппа с его фокусами внимания не обращай, подумаешь, мачо выискался!
Как ни странно, напутствия Элы и её ироничный тон придали девочке сил и уверенности. К двенадцати часам она, заручившись поддержкой сестрицы-матери, отправилась к Полянским. Впервые в жизни ей не хотелось видеть Филиппа. Всю дорогу она озиралась по сторонам — к счастью, молитвы её были услышаны: парнишки дома не оказалось, да и не бывало его обычно в это время в стенах особняка. Тётя Марина встретила любимую ученицу с улыбкой.
— Девочка моя, ну какая же ты красавица и как тебе идёт этот оттенок василькового! Каждый день в новом образе! Вижу, Эла знаток своего дела! Сегодня вечером мы ждём вас к столу. Я испеку ягодный пирог по рецепту Марты.
Лина улыбнулась и вздохнула с облегчением. Вскоре все её душевные метания улеглись. Подвижные пальчики заиграли любимые мелодии, последовавшие за гаммами и арпеджио, а потом они с тётей Мариной исполнили прелюдию Баха в четыре руки! И радости Лины не было предела, она наслаждалась нежным и печальным созвучием полифонической мелодии, её чудесными, трогательными переливами.
Два часа занятий пролетели незаметно. Лина нехотя оторвалась от инструмента и побрела домой. В голове её всё ещё играли симфонии, немного отдалявшие от реальности. Однако тревога ежесекундно росла. С каждым шагом девочке всё больше казалось, что кто-то следит за ней, крадётся, прячется в придорожных кустарниках. Она обернулась, уговаривая себя не сорваться и не побежать — стыдно было показать свою слабость. Постояв, она снова продолжила путь. Благо до дома оставалось несколько метров…
Вдруг из-за куста шиповника выпорхнула Юлька. Вот так и встала перед Линой, оглядывая её с головы до ног.
— Ну, круто… — отвесила она сомнительный комплимент. Лицо её было бледное и взгляд бегающий, нервный. От неожиданности Лина потеряла дар речи и, спохватившись, попыталась обойти, но Юлька так и маячила перед ней, преграждая путь в дом.
— Лин, подожди, я это… извиниться хотела, ну… за вчерашнее, в общем, — мялась девчонка, однако тон её был вовсе не извинительный, она с усилием цедила каждое слово, будто одолжение делала.
— Это всё, что ты хотела сказать? — Лина шагнула к калитке, толкнула её плечом, вот только зайти не успела. За спиной послышался топот ног и сдавленный крик бывшей подруги.
Девочка резко обернулась. Перед ней стояли Фил и Серёга. Они скрутили Юльку с двух сторон, и девчонка оказалась между ними.
— Ну что? — угрожающе прошипел Фил. — Ты всё сказала?
— Да! — взвыла она, пытаясь высвободиться, но вскоре успокоилась и затихла.
— Повтори!
Юлька внезапно сделалась пунцовой:
— Лина, пожалуйста, прости меня, я была не права, когда говорила те гадкие слова.
— Ты это о чём? — Лина совсем растерялась.
— Ну, о том, что назвала тебя дурой и идиоткой при всех… и всё такое, в общем, я никогда больше тебя не задену.
Лина смерила взглядом бывших друзей и поспешила укрыться за калиткой. Гнев и обида поднялись со дна души, да так, что перехватило дыхание, и не было желания вступать с ними в споры. Ещё и этот Фил… вот что ему нужно? Не он ли вчера опустил её с небес на землю⁈
Калитка с силой захлопнулась перед лицами ребят, и Лине стало не по себе. Ведь она не специально — в жизни бы не осмелилась сделать так, просто дверца была слишком тяжёлой, с навесными петлями и массивным металлическим засовом, и, если её не придержать, громко грохала. Вот и в этот раз она громыхнула — демонстративно и
