друг в друга, – заявляет Марго.
– Да что ты знаешь о любви?
Марго опускает руки и обижается.
– Ты не любишь меня? – спрашивает она тихим, как у ребенка, голосом.
– Это не одно и то же.
– Ладно. Но я знаю. Это чувство соединяет меня с Тедом, я видела это чувство в тебе и Эйми в самом начале, и это чувство окружало меня в детстве.
Я заканчиваю заклеивать окно и опускаюсь на пассажирское сиденье.
– Подожди. Ты о чем?
Как типично для Марго! Вчера вечером я указал ей на семя раздора между нашими родителями, а теперь она, преувеличивая, заявляет, насколько идеальными они были.
– Они были преданы друг другу и нам, и никому больше, – говорит Марго.
– Ты думаешь, мама и папа любили друг друга? Ты что, издеваешься?
С Марго я обычно избегаю этой темы, как бы сильно она ни настаивала. Неизбежно получается, что мы жили в разных домах с совершенно разными родителями.
– Ты злишься, так как я не купилась на твои фантазии об автокатастрофе. Точно так же, как ты злишься, потому что я не верю, что ты влюблен в Иден.
– Не меняй тему. Расскажи, что убедило тебя в существовании любви между нашими родителями. Приведи хотя бы один пример.
– Я не знаю. Я была маленькая, Адам. Но я чувствовала это. Я чувствовала это сильнее, чем что-либо другое.
У Марго искаженное представление о любви. Она думает, что если папа обнял маму, то это свидетельствовало о его любви, но я знаю: отец просто хотел, чтобы она дала ему в одиночестве посмотреть телевизор. Он успокаивал маму, вовсе не пытаясь заполнить ее бездонную пропасть потребностей.
– Марго, как ты думаешь, почему я одержим любовью?
– Потому что это естественная потребность человека?
– Потому что между мамой и папой не было никакой любви.
– Никакой любви? Абсурдно так говорить. Почему они поженились? Почему у них появилось двое детей? Почему они были вместе двенадцать лет, до самой смерти? Потому что они любили друг друга. Твое заявление – чушь!
– Я не знаю, как так вышло, Марго, но то, что мы наблюдали, не было любовью. То, как отец обращался с мамой, деморализовало ее.
– Прекрати! – Она отворачивается от меня, но никуда не уходит.
Я продолжаю:
– Мама была образцом микроменеджера, как в учебнике. Управляла, сжав кулаки, так как была неэффективна. У нее не было сил добиться того, чего она хотела. – Марго недоверчиво качает головой, мои слова бьют ей по сердцу, и я нажимаю сильнее. – Правда в том, что маме пришлось бы больше любить себя, чтобы уйти. Но она этого не сделала. Она была неспособна. Будь у нее побольше времени, возможно, она сумела бы что-нибудь изменить, хотя я сомневаюсь.
Для меня это недоступно. Нелегко понять, как выглядит и ощущается здоровая любовь, когда в детстве тебя никто по-настоящему не любил. Бабушка по-своему заботилась о нас, но этого было недостаточно. Она была старой, убитой горем и слишком настрадавшейся, чтобы стать нам матерью. Мне потребовались годы проб и ошибок – в жизни и в творчестве, – чтобы понять, что такое любовь. И все же алхимия – это не точная наука. Можно ошибиться, перепутать любовь с близостью, или с вожделением, или с зависимостью. В моих книгах такое случается постоянно.
Я на грани того, чтобы не только понять, что мне нужно и без чего я не могу жить, но и достичь этого. Это знание нужно найти внутри себя, не сравнивая Эйми и Иден.
Марго скрещивает руки на груди, и я вижу, что ей больно. Это не входило в мои намерения, но ей пора принять правду. Она не умеет трезво смотреть на вещи.
– Порви с Иден, или я расскажу Эйми! – грозно требует Марго, изумляя меня.
Мое сердце учащенно бьется. Неужели она действительно меня предаст? Я не ожидал, что сестра набросится на меня, пусть и на словах, но она в отчаянии. Подтвердить, опровергнуть или как-то повлиять на мое мнение о наших родителях она не может, поэтому цепляется за мои отношения. В ответ я смеюсь:
– Давай, смело в путь!
– И Рику тоже, – добавляет Марго. – Я расскажу Рику.
Ухмылка сползает с моего лица. Рик выйдет из себя, а благодаря тропическому шторму «Клементина» мне некуда бежать и негде прятаться. Мы как два самца обезьяны, запертые в одной клетке.
– Он, наверное, уже знает. И ему, скорее всего, все равно, – говорю я, используя реверсивную психологию, чтобы сбить Марго с толку.
– Почему это?
– Иден с Риком состоят в открытом браке.
– Что? Это невозможно.
– Я думал, ты знаешь, учитывая, что он лучший друг Теда.
Две правды и одна ложь. На самом деле Рику было бы не все равно. Потому что мы с ним и Иден под одной крышей, а это нарушает их семейные правила. Остальное соответствует действительности. Однако, насколько я знаю свою сестру, она будет чувствовать себя глупо из-за того, что не знала про полиаморию.
Я снова натягиваю капюшон и бегу к дому. Марго, кипя от злости, топает за моей спиной, и я догадываюсь, что мне удалось переключить ее гнев на Теда. Но она справится с ним и вернется за мной.
Что ж, по крайней мере, я выиграл немного времени, чтобы разобраться, почему мои чувства к Иден изменились прошлой ночью и как я на самом деле отношусь к Эйми. Цель на сегодня – держать себя в руках, играть в обороне и не выходить на линию огня. Завтра все прояснится.
Марго
Вернувшись, я поднимаюсь в номер и плюхаюсь на кровать, заставляя себя дышать. Я чувствую себя в ловушке из-за этого дома, из-за страха перед тестом на беременность, из-за непостоянной любви моего брата, хотя задыхаться и паниковать вовсе не хочу. Мне пришлось сбежать от отстраненных людей в гостиной, скролливших свои телефоны перед телевизором, попивая вино и закусывая. Вчера вечером, когда Рини сказала, что через несколько месяцев у меня родится ребенок, был момент, когда я подумала, будто смогу выкинуть Эйми и Адама из головы и сосредоточиться на нашей с Тедом семье, но мой брат перевернул все вверх тормашками. Он действительно не видит будущего с Эйми, и его нынешнее увлечение – следствие, а не причина. Развод брата кажется неизбежным, и я погружаюсь в отчаяние стремительнее, чем когда-либо. Я хочу, чтобы мой ребенок рос с девочками. Хочу, чтобы на случай, если он окажется моим единственным малышом, они чувствовали себя старшими сестрами.
Если Рини права, третья дочка Адама будет
