class="p1">Всё, что было до этой минуты, – лишь предисловие. Вот она, решающая минута! Второй такой не представится.
От этой мысли мое сердце учащенно забилось. Я почувствовал, как в груди у меня с чудовищной быстротой заработал поршень и бьёт в голову его электрический разряд. Обняв спинку скамейки одной рукой, я придвинулся ближе к Лиде. Моя рука, продолжая обнимать скамейку, будто нечаянно прикоснулась к ней. Краешком глаза я видел плотно прилегающую кофту, волнуемую её дыханием. Её нагие колени были слегка раздвинуты.
«Красивые колени», – мелькнула в горячем мозгу мысль, и я… отвёл взгляд.
В штанине стало тесно. Я почувствовал, как краснею. С ощущением человека, впервые в жизни собиравшегося прыгнуть с парашютом, я уже открыл уста, чтобы прошептать: «Знаешь, Лида… Уже давно… хотел тебе сказать…»
Но из открытых уст не вышло ни единого звука. Я почувствовал бессилие.
«Почему я боюсь? Да, боюсь, – решил я. – Трус – вот кто я!»
Гнетущее молчание. Мы продолжали разглядывать редких прохожих. Вот прошла старушка, медленно передвигая свои старческие опухшие ноги, беспрерывно что-то пережёвывая провалившимся ртом. А там, на скамейке напротив, сидит задумчиво какой-то старина, минимум за сорок, и, держа палочку перед собой, рисует ею по пыли картинку…
«Может, „Мону Лизу“», – съехидничал про себя.
Но она пришла мне на помощь. Я набрался духом и спросил Лиду, слыхала ли она об этой картине. Она кивнула головой в знак согласия, но на её лице заметил некоторое разочарование. Обескураженный, замолк. Снова воцарилось безмолвие. Лида вдруг встала.
– Ну что ж… – произнесла она нерешительно.
У меня упало сердце: «Она уходит, всему конец! Слюнтяй, тряпка, трус. Так тебе и надо!»
– Подожди! – вырвалось у меня. – Ты спешишь?
– Нет, но…
– Постой! Я хотел сказать, что ты красивая, как «Мона Лиза», – прострочил я. – Слушай… Я…
Она слегка подняла брови. У меня наверняка было такое жалкое, молящее лицо, что Лида, опустив свои длинные ресницы, села, а потом внимательно посмотрела мне прямо в глаза. Я нерешительно и робко обнял её свободной рукой и привлёк к себе. Она расслабилась, склонила голову мне на плечо и некоторое время мы сидели, молча прислушиваясь к биению собственных сердец.
Ох, что это за чувство? Может, то, что воспето в песнях на всех языках? Любовь?
Обнимая её узкие девичьи плечи, я почувствовал неизведанную благодать. Никогда ещё я не любил девушек. Увлекался, вроде влюблялся, но такого ещё не чувствовал. Стыд, страх, скованность, неуклюжесть – всё развеялось. Невидимая преграда рухнула, наши души были открыты друг другу…
В этом одиночестве вдвоём, среди чужого мира, мы почувствовали себя бесконечно близкими. И тогда, подняв на меня свои глаза, нежные, прекрасные и глубокие, она улыбнулась. Наконец-то… Я взял её за подбородок и, приблизив почти вплотную к себе, поцеловал её тёплые, мягкие, почти детские губы. Она не сопротивлялась. Я продолжал её целовать как одержимый. Целовал её глаза, лоб, щёки, шею и не находил выхода своему чувству, как слепой, который ищет дверь и не находит. И лишь тогда, когда, запрокинув голову, с закрытыми глазами, почти непроизвольно, она положила руку на мои колени, я понял, что такое страсть и где её вершина…
Она подняла на меня глаза, полные слёз, словно озёра, вышедшие из берегов.
Ощущая солёный вкус на моих губах, поцеловал сначала один глаз, а потом другой. Дрожа, как в лихорадке, она прижалась ко мне. Её рука, блуждая по моим ногам, нечаянно дотронулась до сильной плоти. От неожиданности она отпрянула. Я понял, что только эта плоть способна противостоять бесконечным проблемам жизни. Ведь говорят, что нет жизни без этого…
Мы больше сидеть не могли.
– Пойдём ко мне, – прошептал я ей на ушко, – родителей нет…
Ответа не последовало. Тесно прижавшись друг к другу, мы молча встали и вышли из скверика. Я теперь не представлял себе, как мы дойдём до моей квартиры, не выходя из состояния эйфории и не возвращаясь в обычный, обыденный мир вещей и слов. Всё было как во сне, а просыпаться не хотелось. Открыли дверь и на цыпочках, будто боясь кого-то разбудить, прошли в мою комнату. Мы обнялись и так, стоя, не осмеливались сделать следующий шаг…
Тончайшим женским чутьём она поняла моё колебание и, должно быть, решилась на маленькую хитрость. Лида отстранилась от меня. «Нет, не надо», – прошептала она.
Но я по-прежнему как слепой тянулся к ней. Мои пальцы обхватили её затылок. Путаясь в завитках каштановых волос, они скользнули вдоль шеи и обосновались на её груди…
– Нет! – она резко оттолкнула меня и, не зная куда деваться, отошла и села на диван.
Я подошёл к ней и опустился на пол у её ног. Теперь я шёл к цели настойчиво, неудержимо, как будто только что догадался о ней. Подсознательно я знал: там ждут, там ждали, звали меня с трепетом…
Выпуклый, нежно-упругий живот блеснул на меня своей белизной.
В глубине таилось загадочное, неизведанное влажное лоно. Я предстал перед вратами мира. Бесконечного непознанного мира. А я хотел познать его во всей его глубине. Но в этот момент я не был я, а только существо, тоскующее о материнском чреве. Я рос, блуждал и ошибался. Бог, смотря на нас в окно, сжалился надо мной… Её руки быстро и заботливо сделали всё что нужно.
Я услышал приглушённый стон…
В одно мгновение всё было кончено.
Сумерки. Тишина. Через открытое окно доносились звуки города.
До жути отчётливый мир приблизился и стал перед нами во всем своём убожестве. Я очнулся и, как ни странно, почувствовал некое чувство вины…
Добиваясь взаимности, я совершенно не подумал о том, что и подруга, наверное, должна разделить со мной наслаждение.
Чувство вины отвлекло меня. Я пошевелился:
– Лида!
Она отозвалась откуда-то издалека:
– У-ум.
– Тебе было хорошо? – задал я нелепый вопрос.
– Да! – послышался тихий всхлип.
Я посмотрел на неё.
– А почему ты плачешь? – испуганно настаивал я. – Ты на меня сердишься?
– За что? – она коротко вздохнула. – Ладно, милый, вставай! Мне нужно привести себя в порядок.
Я встал и, придерживая свою одежду, вышел на кухню, оставляя ванную в распоряжении девушки. Одеваясь, стал наводить порядок в своих мыслях.
Итак, свершилось! Я был счастлив и горд. Я нашёл ключ к познанию! Воспоминание разгоралось с каждой минутой. Закрыв глаза, я видел перед собой белую лунную кожу Лиды, тёмный треугольник волос. Я не успел испытать настоящее наслаждение – оно, как видно, утонуло в торопливом угаре. Но ничего, в следующий раз…
Я поймал себя на мысли, что уже думаю об этом,
