[151].
Думаю, что это состояние, которое я ощутил вполне физически, продлилось по меньшей мере секунд тридцать, и я проснулся с удивлением, к которому отчасти примешивался испуг.
Из этого ощущения, которое до сих пор все еще очень живо в моей памяти, и из некоторых наблюдений, сделанных по поводу этого экстатичного возбуждения, я извлек вывод, что границы наслаждения еще недостаточно изучены и толком не установлены, и вдобавок неизвестно, какую степень блаженства способно выдержать наше тело.
Я надеюсь, что через несколько веков будущая физиология овладеет этими необычайными ощущениями и будет предоставлять их по желанию, как вызывают сон посредством опиума, и наши двоюродные правнуки благодаря этому получат возмещение за те ужасные боли, которым мы порой подвержены.
Предложение, которое я только что высказал, отчасти опирается на аналогию, поскольку я уже заметил, что власть гармонии, которая доставляет столь яркие, столь чистые и жадно взыскуемые наслаждения, была совершенно неизвестна древним римлянам: это открытие отделяет от Античности не более пятисот лет.
Наблюдение третье
93. В VIII[152] (1800-м) году, как-то вечером, обошедшимся без каких-либо примечательных происшествий, я лег спать и проснулся около часа ночи – это обычное время моего первого сна. Я находился в состоянии совершенно необычного умственного возбуждения; восприятие было очень ярким, идеи глубокими; мне казалось, что мои мыслительные способности возросли. Я приподнялся на своем ложе, и глаза мне заполнило ощущение бледного, похожего на дымку, света, который никоим образом не помогал различать предметы.
Если бы я руководствовался только множеством мыслей, которые стремительно роились у меня в голове, сменяя друг друга, то мог бы подумать, что это состояние длится уже несколько часов; однако, взглянув на часы, я удостоверился, что прошло не более получаса. И тут какое-то внешнее, не зависящее от моей воли событие вырвало меня из сна и возвратило к земным делам.
В то же мгновение ощущение света исчезло, я почувствовал, что падаю, теряю силы; границы моих умственных возможностей сузились; одним словом, я снова стал таким же, каким был накануне.
Но поскольку я вполне проснулся, моя память, хотя краски и поблекли, смогла удержать мысли, промелькнувшие в моем мозгу.
Первые касались времени. Мне казалось, что прошлое, настоящее и будущее имеют одну природу и являются всего лишь точкой, так что я с одинаковой легкостью должен был и предвидеть будущее, и вспоминать прошлое. Вот и все, что мне осталось от моего первого прозрения, которое оказалось частично стертым другими, которые за ним последовали.
Мое внимание перенеслось на чувства; я стал классифицировать их по уровню совершенства и, придя к мысли, что они должны быть у нас как внутри, так и снаружи, занялся исследованием этого.
Я уже нашел три, даже почти четыре, когда вдруг снова упал на землю. Вот они:
Сострадание – это когда человек принимает близко к сердцу чужое страдание.
Расположение – это чувство предпочтения, относящееся не только к некоему объекту, но и ко всему, что его касается либо вызывает воспоминание о нем.
Симпатия – также является чувством предпочтения, которое влечет два объекта друг к другу.
На первый взгляд может показаться, что эти два чувства – одно и то же; однако вот что не дает спутать одно с другим: расположение не всегда обоюдно, а симпатия обоюдна обязательно.
Наконец, занимаясь состраданием, я пришел к выводу, который считаю очень правильным и чего я прежде не замечал: именно сострадание, которое является следствием этой прекрасной теоремы, – изначальная основа всех законодательств:
НЕ ДЕЛАЙ ДРУГИМ ТОГО, ЧЕГО НЕ ХОЧЕШЬ,
