монаха, унесшего с собой нашу последнюю надежду. Что мы будем делать, если письма не подействуют и нам откажут в гостеприимстве? Возвращаться в Каир, проделав сто льё по пустыне лишь для того, чтобы увидеть монастырские стены, казалось нам, при всей живописности этих стен, весьма унизительной перспективой. Так что мы обменивались довольно тоскливыми взглядами, как вдруг окно открылось, и из него стали по очереди высовываться все новые и новые монахи, чтобы взглянуть на нас. Мы, со своей стороны, тотчас же постарались придать нашим лицам как можно более располагающее выражение. По-видимому, нам удалось внушить монахам полное доверие, ибо, после того как двое святых отцов, казавшихся чрезвычайно значительными фигурами в общине, коротко посовещались между собой, веревка снова опустилась, но на этот раз снабженная крюком. Арабы немедленно разгрузили верблюдов. Веревка предназначалась для наших вещей, которые, хотя о нас самих никто еще не обмолвился ни словом, стали последовательно подниматься наверх и исчезать в зеве, зиявшем посреди стены. Мы попросили Бешару объяснить нам, в чем причина такого странного поведения монахов, и услышали в ответ, что это принятый у них образ действий и что они используют такое средство, опасаясь быть захваченными врасплох, однако сразу же после подъема тюков придет наша очередь. И в самом деле, когда последний сверток был поднят, веревка на минуту исчезла из виду, а затем появилась снова, но уже с привязанной на конце палкой, которая занимала горизонтальное положение и должна была послужить нам сиденьем.
И тут Бешара разъяснил нам то, о чем мы даже не подозревали: в Синайском монастыре не было дверей. Несмотря на все связанные с этим неудобства, монахи сочли необходимым принять такую меру предосторожности, чтобы всегда быть в безопасности в случае внезапных нападений.
Так что мы должны были повторить путь наших вещей; впрочем, этот путь проделывали и сами святые отцы, и, стало быть, нам предстояло воспользоваться им, если только монахи не решили сделать ради нас то, что троянцы сделали ради деревянного коня, но это было маловероятно.
Что же касается нашего конвоя, то он не мог сопровождать нас внутрь монастыря и должен был вернуться к своему племени. Мы простились с Талебом, Бешарой и всем отрядом, предварительно условившись с ними, что через неделю они вернутся, чтобы отвести нас, как было договорено, обратно в Каир. Пока я доводил до сведения проводников эти новые распоряжения, г-н Тейлор добился для Абдаллы и Мухаммеда разрешения войти в монастырь.
Однако то ли из участия, то ли из любопытства арабы не пожелали покидать нас до тех пор, пока наш подъем не завершится. Мейер, будучи морским офицером, проложил нам дорогу. Он сел верхом на палку, словно маляр, раскачивающийся над головами прохожих на улицах Парижа, и, стоило ему дать знак, что можно начинать подъем, величественно взмыл в воздух; как только он оказался на уровне окна, какой-то дюжий монах подтянул его к себе, как это делали с нашими вещами, и переместил в безопасное место. Мы последовали его примеру, хотя, признаться, лично я сделал это с некоторой неохотой, и благополучно прибыли туда же; за нами поднялись Абдалла и Мухаммед.
Как только Талеб увидел, что последний из нас проник в монастырь, он дал сигнал к отъезду, и арабы, попрощавшись с нами жестами и криками, галопом ускакали на своих дромадерах.
XVI. ГОРА ХОРИВ
Святые отцы оказали нам превосходный прием. Один из двух монахов, с которыми мы повстречались у колодцев Моисея, тот, что вручил нам письма, был игуменом, и его рекомендация оказалась чрезвычайно убедительной.
Нас тотчас проводили в три смежные кельи, отличавшиеся необычайной опрятностью и обставленные диванами, которые были покрыты коврами с красивым рисунком, и оставили там одних, предоставив нам возможность привести себя в порядок и одновременно подав кофе и воду; затем, несколько минут спустя, нас известили, что угощение нам уже подано. Мы перешли в соседнюю комнату и увидели там накрытый стол, а на нем рис с молоком, яйца, миндаль, засахаренные фрукты, верблюжий сыр и финиковую водку монастырского изготовления, которая, если разбавить ее водой, представляет собой великолепный напиток. Но более всего в этом роскошестве нас растрогал свежий хлеб — настоящий хлеб, какого нам не доводилось есть уже две недели.
В конце ужина в нашу трапезную явилась вся монастырская братия. Святые отцы пришли поздравить нас с прибытием и выразили готовность исполнить любые наши желания. Несмотря на чудовищную усталость, мы попросили разрешения осмотреть монастырь: нетерпение взяло у нас верх над утомлением. Один из монахов вызвался проводить нас, и мы в ту же минуту последовали за ним.
Монастырь, посвященный святой Екатерине, напоминает небольшой укрепленный город времен средневековья; в нем живет около шестидесяти монахов и трехсот служителей, занятых работами по хозяйству и, что куда важнее, уходом за садом. Каждый в этой маленькой республике имеет свои особые обязанности, и потому на улицах монастырского городка прежде всего поражают царящие там порядок и безукоризненная чистота. Вода, эта первая потребность обитателей Аравии, повсюду бьет здесь ключом, чистая и свежая, а по ослепительно белым стенам вьется густая виноградная лоза, образуя радующий взор зеленый покров.
Здешняя церковь представляет собой сооружение романской архитектуры и относится к этому переходному этапу от византийского стиля к готике. Это базилика, которая завершается апсидой более древнего времени, чем остальная часть здания, и стены которой покрыты мозаикой, напоминающей ту, какая украшает собор святой Софии в Константинополе и собор Монреале на Сицилии. Два ряда мраморных колонн, увенчанных тяжелыми по форме и причудливыми по орнаментации капителями, поддерживают круглые арки, над которыми проделаны небольшие окна, расположенные вблизи свода, а вернее, украшенного позолотой потолка из резного кедра. Почти все украшения алтаря, чрезвычайно богатые и многочисленные, русские по своему происхождению или по своей форме. Наружные стены облицованы мрамором, привезенным сюда, как нас уверяли монахи, из собора святой Софии; амвон, разделяющий церковь на две части, выполнен из красного мрамора; над амвоном высится огромное распятие, и, что удивительно, пристрастие к переизбытку украшений, составляющее главную черту византийского искусства, распространилось даже на крест, к которому пригвожден Иисус Христос: этот крест позолочен и украшен очень тонкой и очень прихотливой резьбой.
Что же касается мозаики, находящейся в апсиде, то она изображает Моисея, ударяющего жезлом по скале, чтобы иссечь из нее воду, и Моисея перед пылающим кустом. Апсида построена на святой земле, и алтарь стоит на том самом месте, где Моисей, пасший стадо своего тестя, увидел горящий терновый куст и, подойдя
