class="p1">Чувство вины сжало мой желудок.
— Пока нет. Мне нужно было время.
— Я не давлю. Просто спросила. — Она застегнула пальто и достала ключи из кармана. — Спасибо, что взяла девочек. Увидимся завтра.
Той ночью я сидела с детьми и смотрела фильм, но мыслями была далеко от происходящего на экране. Я думала о Генри и о том, как сильно скучаю по нему. Как мне хотелось, чтобы всё было по-другому. Как больно осознавать, что, когда я увижу его в следующий раз, я не смогу прикоснуться к нему, поцеловать или услышать слова, которые всегда заставляли меня чувствовать себя так хорошо.
Но так будет лучше, снова и снова твердила я себе. Моя мама воспитывала меня, учила следовать своему сердцу, но сейчас это было роскошью, которую я не могла себе позволить.
21
Генри
Я провёл первые несколько дней нового года на винограднике, угрюмо работая на холоде, вручную выбирая почки для следующего урожая. Обычно я любил эту работу — первый шаг в творческом процессе создания нового урожая, — но в этом году я был раздражённым, грубым и вспыльчивым. Марьела в конце концов перестала спрашивать, как идут дела, а несколько наёмных работников, которым я доверял помогать с обрезкой, быстро поняли, что что-то со мной не так. Они выполняли мои приказы, но держались подальше, и больше не звали меня на пиво после работы, как раньше.
Каждый день я надеялся, что Сильвия появится или хотя бы пришлёт сообщение, чтобы рассказать, как у неё дела, но она этого не делала. Когда Хлоя заходила в винодельню, я с трудом сдерживался, чтобы не спросить о Сильвии, но вопросы в моей голове сводили меня с ума.
Всё ли с ней в порядке? В порядке ли дети? Ненавидят ли они меня? Считает ли она меня всё ещё хорошим человеком? Мы всё разрушили, или у нас есть шанс? Я постоянно думал о ней и скучал, словно испытывал голод.
И вот, на пятый день января, в снежное воскресное послеобеденное время, она пришла найти меня на винограднике.
Я увидел её, идущую по ряду. Она была закутана в зимнюю куртку, шапка низко надвинута на лоб, руки спрятаны в карманы. Она шла медленно, но, когда подошла ближе, улыбнулась, словно не могла удержаться.
— Привет.
— Привет, — ответил я, чувствуя, что не могу дышать.
Я не знал, куда девать руки. Они просто висели вдоль тела, в одной руке зажат секатор.
— Холодно здесь.
— Да. — Я лихорадочно искал слова. Всё, о чём я мог думать: «Она такая чертовски красивая». — Как ты?
— Нормально. Мы были заняты.
— Да?
Она кивнула.
— Я купила машину. Наш дом в Калифорнии продан. И я сделала предложение на дом здесь.
— Правда? Так быстро, да?
— Он идеально подходит для нас, и детям он нравится. Он ещё официально не выставлен на продажу, но наш агент знал, что он скоро появится, и почувствовал, что это именно то, что нужно. Мы посмотрели его несколько дней назад и сделали предложение сегодня утром.
— Вау. — Я поправил шапку. — Где он?
— Недалеко отсюда. За городом, на одном гектаре земли. Так что не слишком много земли, но достаточно для пары лошадей и нескольких животных. И там уже есть амбар.
— Дети, должно быть, рады.
— Да, рады.
Она посмотрела на свои ботинки. Снег медленно и мягко падал вокруг нас.
— А ты? — спросил я. — Ты счастлива?
Она улыбнулась, но глаза её блестели от слёз.
— Я… я надеюсь на лучшее с этим домом. Я рада, что мои дети взволнованы. И я жду, когда смогу переехать из дома моих родителей, как бы сильно я их ни любила. Но нет, Генри. Я не счастлива. Я скучаю по тебе.
— Я тоже скучаю по тебе.
Она закрыла глаза на секунду, вздохнула.
— Но я должна поставить детей на первое место. И сейчас они не готовы к тому, чтобы я была в отношениях.
— Я понимаю. — Я уставился на землю, давая разочарованию осесть. — Значит, Уитни расстроилась, да?
— Да. Во многом это моя вина. В ту ночь, когда она спросила, встречаемся ли мы, я поняла, что её беспокоит сама эта идея. Я могла бы поговорить с ней об этом прямо тогда, быть с ней более откровенной, но вместо этого я солгала, чтобы избежать трудного разговора. — Она пожала плечами и грустно улыбнулась, слеза скатилась по её щеке. — Я не хотела признавать, что делаю что-то не так, потому что это было слишком хорошо. Я была эгоисткой.
— Это не эгоизм, Сильвия. И ты не сделала ничего плохого.
Очевидно, она мне не поверила.
— В любом случае, когда она увидела, как мы танцуем и целуемся, её страхи стали реальными, и она очень разозлилась на меня. Она сказала, что я такая же, как Бретт.
— Ты не такая, — твёрдо сказал я. — Ты знаешь, что это не так.
Она покачала головой, и на глазах у неё снова выступили слёзы.
— Это не имеет значения, какой правда была на самом деле, Генри. Её чувства реальны. И пугающие. Ей… ей сейчас тяжело доверять людям.
Как это не имеет значения? Я не до конца понимал, что она имела в виду. И ещё кое-что… я был не уверен, что Сильвия говорила только о Уитни. Она тоже боялась. Возможно, её дочь, высказав все свои страхи вслух, лишь раскрыла рану на сердце матери.
Но я не мог помочь ей исцелиться, если она сама этого не позволяла.
— Скажи, что мне делать, Сильвия. Я чувствую себя ужасно.
Она покачала головой.
— Не нужно. Это не твоя вина. Извиняться должна я. Я заставила тебя поверить, что между нами возможно что-то большее, но… этого не будет, Генри. И мне жаль. — Из её груди вырвался всхлип, за которым последовали ещё и ещё. — Прости меня.
Я не мог этого вынести. Бросив секатор себе под ноги, я обнял её и прижал к себе, позволяя ей плакать у меня на плече. Чувствовать, как её тело содрогается от рыданий, было невыносимо, но хотя бы я больше не ощущал себя таким беспомощным. Утешая её, я находил цель.
— Всё хорошо. Тише, всё хорошо.
— Нет, — плакала она. — Всё неправильно. Я поступила ужасно, начав всё это с тобой. И я обещала себе, что не буду унижаться, плача перед тобой, а вот, пожалуйста, я здесь.
— Ты не поступила ужасно, — твёрдо сказал я. — Я был не менее охотно втянут в это. Я не стану врать, утверждая, что не расстроен, но
