остались долги, — тихо говорит следователь, понижая голос, как будто за стеной кто-то может подслушать.
Он откидывается на спинку стула, сцепляет пальцы и смотрит на меня с видом человека, который сейчас сообщит нечто важное, но неприятное.
Я молчу.
— Вы лжёте, — наконец говорю. — У графа не могло быть долгов. Он всю жизнь прожил достойно, наследство оформлено, счета чистые, бумаги в порядке. Я сам видел опись имущества.
Следователь Барханов не удивляется. Кажется, он этого и ждал.
— А вы не подумали, что часть бумаг могла быть оформлена на третьих лиц? На офшоры? На подставные фонды? Мы пока разбираемся.
Я резко наклоняюсь вперёд.
— Вы хотите сказать, что его дочь, Мария, была похищена… из-за долгов?
Он кивает.
— Именно. Мария — наследница. А значит, и долг теперь на ней. Похитители могли рассчитывать на выкуп в счёт этих обязательств. Или, быть может, даже отрабатывают свою инвестицию.
Я поднимаюсь и нервно хожу по кабинету, обдумывая — они заготовили эту версию заранее, когда узнали, что Мария- наследница, и ни в чем не виновна? Или это…
Меня пробирает холод.
— Какой долг? Сколько?
Следователь вытаскивает из папки лист бумаги, разворачивает его, изучает.
— Десять миллионов рублей.
Переспросить не могу.
Я просто не в состоянии. Десять. Миллионов.
Он уточняет.
— В золотых.
Молчание глухое, тяжёлое.
— Уточните, кому он должен был? — спрашиваю, стараясь не повысить голос.
— Мы над этим работаем, — отвечает он с тем же тоном. — Это рабочая версия, но пока она выглядит самой логичной.
— Рабочая версия? — теперь я уже не могу сдержаться. — Вы серьёзно? Граф Гаврилов умирает в своём доме, а его дочь наследница исчезает, и вы называете это рабочей версией?
Он равнодушно жмет плечами.
— А вы предлагаете нам версию о заговоре масонов? Или, может быть, она сама уехала в отпуск без паспорта, без вещей? С сорванным кулоном с шеи!
Я помню про кулон. Серебряный, старинный, на тонкой цепочке. Мария никогда с ним не расставалась. Его нашли внизу, у двери, слегка погнутым, будто сорвали.
Следователь подаётся вперёд.
— Поймите, мы не исключаем другие варианты. Но в мире, где всё имеет цену, — он делает паузу, — исчезновение девушки, которая унаследовала десятимиллионный долг, — это не совпадение.
— Она не знала ни о каком долге, — говорю. — Я с ней говорил перед ее арестом. Она говорила о чем угодно. Но ни слова — ни одного слова — про какие-то там долги.
— Потому что, она общалась очень мало со своим отцом.
Я нахмурился.
— Позвольте! Граф переписывает на нее все свое имущество, отписывает ей одной свое наследство. И не говорит ни слово о своих долгах? Которые практически оставляет своей дочери. Не могу в такое поверить. Граф был очень пунктуальным. Я бы даже сказал, дотошным.
— Барон, дело в том, что некоторые долги — могут быть не банковские. К примеру, давнее обязательство. Или — долг, который никогда не фиксировался на бумаге. Только в памяти тех, кто ждал его исполнения. Например, карточный…
— Преступники, вы хотите сказать?
— Назовите их как хотите, — он спокойно открывает новую папку, полную фотографий. На одной — Мария, улыбается. На другой — ворота усадьбы. На третьей — серое, мутное изображение мужчины в шляпе, снятого с камеры наружного наблюдения. — Мы ищем.
— Вы не сказали, кто именно требует долг.
Он вздыхает.
— Потому что не знаем. Или, точнее, пока не можем доказать. Есть несколько фамилий, но они не в нашей юрисдикции. Связи за границей. Мы думаем, что за этим может стоять группа, возможно, с интересами в недвижимости так же.
— Вы уж определитесь, то карточный, то какой-то недвижимости?
— Мы обязаны рассматривать все варианты, уж простите. Такая служба. А недвижимость — та самая усадьба. Земля под ней. Дом в центре Москвы. Картины. Архивы. Это — актив. А активы, как вы понимаете, покрывают обязательства.
Я вспоминаю дом на Арбате. Высокие потолки, мраморная лестница, портреты предков, пахнущие терпким лаком. Когда-то в этом доме играла музыка, звучал французский. А теперь… долг. В десять миллионов.
— Кто ещё знал об этом?
— Кто угодно. Слухи ходят. А в среде коллекционеров, у тех, кто покупает «объекты с историей», — такие слухи превращаются в бизнес-план.
— И вы думаете, за ней охотились?
— Раз выкрали — значит, да. Могут перепродать. Или спрятать, чтобы «заморозить» долг.
— Перепродать Марию⁈ Ну, вы уж совсем ударились в конспирологию, — тяжело вздыхаю.
Слишком все неожиданно, обычно я вижу человека насквозь. А тут, тру виски, подключаюсь к внутренним ресурсам.
Все тщетно.
— Знаете, как делают в Азии? Увозят наследника, пока сделка не оформлена. — Он встаёт, берёт папку.
— Это всё, что могу вам сказать. Пока.
Я встаю тоже. И уже у двери спрашиваю.
— А если это все-таки не долг? А если её увезли не из-за денег?
Следователь смотрит на меня с усталостью.
— Тогда всё гораздо хуже. Тогда нам придётся искать не тех, кто хочет вернуть долг. А тех, кто хочет отомстить. Или — уничтожить всё, что связано с этим именем.
— И вы допускаете такое?
Он кивнул.
— После того, что я видел на этой неделе? Я допускаю всё. Даже то, что граф сам знал, чем это кончится.
Ну, да.
Похоже, разбираться придется самому.
Я выхожу из здания тюрьмы.
На улице серо, небо низкое, как потолок в подвале. Под ногами — грязный, размокший снег, который никак не хочет уступать место весне. Машины плещутся по лужам. Люди идут мимо, уткнувшись в воротники, никому нет дела.
А у меня сердце барабанит. Стук в висках. Мария. Где ты?
Дребезжит в кармане телефон. Медленно беру его в руку.
Номер — незнакомый.
— Ты не туда пошёл, — говорит мужской голос. Низкий, глухой. — Следователь ничего не знает. Он просто повторяет то, что ему подсунули…
Глава 31
— Кто вы? –глухо спрашиваю я.
— Друг семьи. Её семьи. А теперь, видимо, и твоей. Если хочешь узнать, кому действительно был должен граф Гаврилов, — приходи. Сегодня в семь вечера. Старая библиотека на Арбатской.
— Как тебя зовут?
— Неважно, не беспокойся, я тебя узнаю сам.
Гудки.
Я стою с телефоном у уха, как идиот.
Библиотека на Арбатской? Эта библиотека была
