нужно было сбежать от этой страшной действительности.
Именно эти ощущения подарил ей поцелуй Мэтью. Побег от действительности. Милость бездумного удовольствия. Искреннее чувство и наслаждение. Теодосия разрешила себе запомнить все подробности этой встречи, чтобы тайно хранить их в своем сердце. Она наслаждалась теплом его крепких объятий, скользя ладонями по мышцам спины. У него вырвался хриплый стон. Поцелуй сделался глубже, каждое движение его языка рождало в ней страстное желание, которое еще сильнее влекло ее в его объятия. Ей хотелось быть как можно ближе к нему, без всяких преград между ними.
— Очень добрые друзья.
Шепот над ее щекой — Мэтью оторвался от ее губ. Наверное, он, как и она, хотел бы получить гораздо больше, но знал, что это невозможно.
— Жаль, я не могу изменить обстоятельства болезни вашего дедушки. — В темноте голос Мэтью звучал тихо и хрипло. Она упивалась им, точно бальзамом, который врачевал ее тревоги.
— Знаю. — Это было правдой. В отличие от Киркмена, который пытался обратить ее беду в свою пользу, Мэтью предлагал бескорыстное сочувствие.
Теодосия отстранилась, чтобы видеть его, но в темноте аромат его бритвенного мыла интриговал ее сильнее, чем выражение его глаз.
— Не верится, что вы помчались сюда среди ночи лишь для того, чтобы убедиться, что со мной все в порядке.
Он не шелохнулся. Коридор тонул во мраке. Она слышала, как бьется его сердце — громко и решительно.
— Это для меня радость. — Он сделал шаг назад, останавливаясь на безопасном расстоянии от Теодосии. — Итак, мы снова в коридоре, Книжница, вы в халате, а я в пальто. — Странные нотки звучали в его голосе. — Это входит в привычку.
— Я не могу пригласить вас войти. Моя горничная спит.
— Знаю. — Она почувствовала, что он улыбается.
И тут Теодосия догадалась, как можно было бы истолковать ее слова.
— То есть я хотела сказать… — В замешательстве она пыталась объясниться, но он подхватил:
— А я не могу похитить вас и отвезти к себе. Увы, я прибыл верхом. Но если бы у меня была карета…
— Верхом? А нога не болит? — Она пыталась оглядеть его с головы до ног, но он удержал ее.
— Все в порядке, — твердо сказал Мэтью. — Вопрос в том, чего я могу, а чего нет.
— Конечно, — ответила она наконец. — Я все равно не смогла бы с вами поехать.
— Понимаю.
Теодосия знала, что он не лукавит. Она прильнула щекой к его груди, впитывая тепло и силу, которыми он так щедро с ней делился. — Мы уезжаем завтра на рассвете.
— С Киркменом?
— Думаю, да. По крайней мере, так планировалось.
Они стояли, обнявшись, еще минуту, и ни ему, не ей не хотелось нарушать молчание.
— Я рада, что вы здесь. — Она подняла голову и коснулась губами его подбородка. Новое ощущение пронзило ее, настойчивое и томительное, как и желание быть с ним… Мэтью коснулся губами ее губ бесконечно нежным поцелуем. Она жаждала решительного, властного прикосновения, такого, чтобы опалило душу и облегчило тоску неутоленного желания. Но его поцелуй оказался еще лучше — простая нежная ласка, ощущение его губ на своих губах, умелые действия его языка и восхитительный вкус его рта.
Утром Теодосия приветствовала Генри в смешанных чувствах. Лорд Киркмен был другом ее детских лет. Они провели врозь только то время, что он учился в школе и путешествовал по Европе, да и тогда они периодически обменивались письмами. То есть их дружба была долгой, однако сейчас, обдумывая историю его семьи, Теодосия не могла взять в толк, откуда это настойчивое стремление как можно скорее жениться. Она всегда принимала их с Генри дружбу как данность, никогда не пытаясь совать нос в его личные дела. Так что никакой теории выстроить не могла. Наверное, все дело в желании финансово упрочить свое положение? Иначе зачем джентльмену добровольно нарушать естественный ход вещей и приносить личные предпочтения и возможность выбора в жертву настойчивой решимости?
Обратное путешествие в Оксфордшир прошло без происшествий. Дедушка время от времени то засыпал, то принимался оживленно разговаривать, а Генри хранил молчание. Мрачное выражение его лица яснее ясного говорило, что он желает лишь, чтобы его оставили в покое.
Молчание как нельзя больше отвечало желанию Теодосии. Она посвятила эти долгие часы живым воспоминаниям о лорде Уиттингеме. Как он был заботлив, как появился в полночь возле двери ее гостиничного номера. Какой же он внимательный и тактичный! И красивый. У него был дар — в точности знать, что ей больше всего нужно, даже если она сама этого не знала.
А его поцелуи! Страстные и настойчивые, они проникали в душу и продолжали жить в ней, и Теодосия осмелилась думать, что она действительно существует, эта могучая магия — или, по крайней мере, волшебная физическая химия, — какую встречаешь в любовных романах.
Действительность, в которой линия ее жизни расходится с его, была тем более суровой, что Теодосия понимала — она по нему тоскует. Однако сейчас дедушке она нужнее. Она не бросится в омут легкомыслия лишь потому, что от поцелуев Мэтью у нее плавятся кости. Доктор Флетчер советует придерживаться заведенного распорядка жизни, насколько это возможно. Перевезти дедушку в Лондон, в новый дом, вырвав из привычной среды, с новыми слугами, вдали от дома, который он сам построил, было бы актом неслыханного эгоизма.
Кроме того, на кону его репутация выдающегося ученого. Лондонское высшее общество просто обожало новейшие сплетни с его неутомимым желанием сочинять небылицы и трепать имена, не боясь жестоко ранить человека или выставить его в глупом свете. Она-то уже усвоила этот урок. Нельзя допустить, чтобы подобное случилось с дедушкой! Один компрометирующий случай на публике, один свидетель жестокого приступа — и его славные достижения будут забыты, а на него самого навесят ярлык глупца. Или хуже — умалишенного.
Бесконечные часы поездки назад, в Оксфордшир, были окрашены борьбой вынужденных решений и тоскливого беспокойства. Невеселым выдастся Рождество — ведь Теодосия знает, что состояние дедушки будет ухудшаться вплоть до неизбежного конца, когда он, возможно, и не вспомнит, кто она такая. Эта мысль ложилась на сердце тяжелым камнем. Теодосия всегда радовалась приближению праздника, но сейчас жестокая судьба похитила у нее всю радость. Праздник будет скромным. В любом случае в этом году ей праздновать нечего.
Она взглянула на Киркмена, который молча сидел на скамье напротив. Чувствуя себя отвергнутым, он, скорее всего, тоже не приедет на праздник в Лейтон-Хаус. Теодосия принялась составлять в уме список причин в подтверждение той гипотезы, что это все даже и к лучшему. Пусть
