знаю, что ты терпел, да ещё и ради меня, я это очень-очень оценила.
— А я теперь, когда знаю, что можно было не давать тебе времени и не терпеть. Не хочу больше терпеть.
Я от заявления Адашева и того, с каким предвкушением оно было сказано, аж протрезвела. Одно дело, когда за тобой красиво ухаживают, как было, когда мы жили в квартире, и совсем другое сейчас… такое чувство, как будто Вадим не любить меня собирается, а наказать, причём в грубой форме.
Надо уносить ноги. Срочно.
— У-у-у, какой поздний час. Мне, пожалуй, пора к себе, — осторожно, без резких движений поднялась с кресла и мелкими шажочками, не поворачиваясь к Адашеву спиной, двигаюсь в сторону лестницы.
— Я тебя провожу, — пожирая меня взглядом, сказал Адашев.
— Не стоит, — нервно улыбаясь, замотала я головой. — Сама дойду. Тебе же ещё убирать со стола.
— Потом уберу, — отмахнулся он, тоже поднялся на ноги и только сделал первый шаг, как мои нервы сдали, и я бросилась бегом вверх по лестнице.
Топот быстрых шагов за спиной, не оставил сомнений — Вадим всё же решил меня "проводить".
Выжимаю из организма всё и несусь на максимальной для себя скорости, по возможности стараюсь за один шаг перепрыгнуть сразу две ступени. Однако расстояние между мной и Адашевым всё равно сокращается. Ещё чуть-чуть и догонит.
— Твою же, — зло ругнулся Вадим, и я возликовала. Он споткнулся, и у меня появилась пусть небольшая, но фора.
Правда, радость длилась недолго — ровно столько, сколько потребовалось, чтобы вбежать по двум последним пролётам лестницы и промчаться по коридору, а когда оказалась в спальне, поняла, как сильно сглупила.
Сначала задела Адашева претензией, видите ли, он ко мне как к женщине не прикасался, после чего ему ударило в голову немедленно это исправить. Вот так без романтики и нужного настроя я, разумеется, не хочу. И что я сделала, чтобы этого не допустить? Удрала из гостиной. Где Вадиму при любом раскладе совесть бы не позволила и пальцем тронуть меня — дом ведь полон охраны, и любой из парней, которому вдруг приспичило среди ночи попить, мог спуститься на первый этаж и нас застукать.
Объявив себя горе-стратегом, захлопнула дверь в комнате, и поскольку она не запиралась изнутри, чтобы Адашев не вошёл, просто навалилась на неё всем телом.
И это стало моим вторым «гениальным» решением за ночь.
Такое чувство, словно вместо препятствования я, наоборот, всячески помогаю Адашеву. Вес моего тела помешает Вадиму войти в спальню, ровно так же, если придвинуть табуретку к двери. То есть никак.
В ванной есть замок, и изнутри можно закрыться. И плевать, что замок не самый надёжный, а дверь декоративная. Адашеву в любом случае понадобится время, чтобы преодолеть этот барьер. Возможно, за это время он уже успокоится.
Всё, что успела — это добежать до ванной и схватиться за ручку, но скользнуть внутрь не позволил Вадим, он догнал меня и заблокировал дверь, придавив её рукой.
Ладонь Адашева как раз у меня перед лицом, а сам он, вплотную прислоняясь грудью к моей спине, стоит позади. Мы оба глубоко и шумно дышим, и если я от страха и быстрого бега вверх, то Вадим явно от злости. Он над своей физической формой по пять раз в неделю в зале работает, навряд ли бы его дыхание сбилось из-за подъёма на третий этаж.
— Ты меня пугаешь, — тихо, почти шёпотом, призналась я.
— Сейчас я сам себя пугаю, — хрипло отозвался он, одним резким движением развернул меня к себе лицом и тесно прижал.
Как же страшно я ошибалась, думая, что Вадим разозлён. Дела обстоят гораздо хуже: он в дикой безудержной ярости. Его взгляд прожигает меня с одной стороны обвиняюще, а с другой — со жгучим желанием. Отчего становится непонятно, он меня сначала придушит, а затем съест, или сперва съест и лишь после придушит?
Замечая, что черти в глазах мужа с каждым мгновением только распаляются и беснуются всё сильнее, шумно сглатываю, упираюсь ладонями в его грудь и толкаю его от себя. Разумеется, безрезультатно. Всё, чего добилась, я теперь отчётливо ощущаю руками, какое у Вадима горячее тело и в каком бешеном ритме колотится его сердце.
Адашев, продолжая пристально смотреть мне в глаза, берёт мои руки за запястья, поднимает их вверх и фиксирует над головой.
— Не надо, — испуганно тяну я, на что Вадим только слегка мотнул головой.
— А что не так? Я всего лишь делаю то, что ты хотела. Разве нет?
Я бы во всё горло крикнула «Нет», но не успела. Адашев заткнул мне рот требовательным поцелуем…
Помню, как отчаянно мычала, как отворачивалась, как колотила Адашева по плечам кулаками, как пыталась его пнуть, но хоть убей, не помню, когда прекратила сопротивляться и начала, с не меньшей пылкостью, чем у Вадима, отвечать на поцелуй, а ещё не поняла, каким образом мы оказались в постели.
На интуитивном уровне я всегда знала, что сдержанный и где-то холодный в повседневной жизни Вадим, окажется настоящим ураганом в интимном плане, но даже не предполагала, каких масштабов и силы будет этот ураган.
В то время как я только успела расстегнуть рубашку Вадима и вытянуть её из брюк, он не снял, а именно содрал с меня всю одежду, а его руки блуждали и делали всё, что хотели, впрочем, как и губы с языком. В его объятиях было настолько волнительно, жарко и до одурения хорошо, что моё тело, содрогаясь от удовольствия, откликалось на каждое прикосновение, а сама я напрочь забыла, что молодой неопытной девушке положено стесняться, и позволяла творить с собой всё…
— Нет, я не должен был так, — пробормотал Адашев и замер на краю того самого решающего момента, после которого мы должны были стать по-настоящему мужем и женой.
Почувствовав небывалый холод, приподнялась на локтях и замутнённым от возбуждения взглядом наблюдала за тем, как вставший с кровати Вадим, низко склонив голову, глубоко дышит.
— Ты охренел?! — прорычала я.
— Прости. Ради бога, прости. Не знаю, что на меня нашло. Сейчас возьму себя в руки и успокоюсь.
У меня аж рот открылся от абсурдности ситуации. Я готова его прибить за то, что он остановился, а он извиняется за то, что это вообще начал.
И как ему объяснить, что мне надо?
Как-как? Обыкновенно словами через рот.
— Адашев, пока ты с товарищем и правда не успокоился, немедленно возвращайся ко мне и займись делом, — потребовала я.
— Уверена? — с обалдевшим видом спросил он.
— Если ты
