в нее клыками, но мне не больно. В следующую секунду он сжимает мою руку своей рукой. Я смотрю ему в глаза, сейчас они подсвечены для меня кроваво-алым, самым красивым цветом после янтаря. Таор замедляется, а после и вовсе замирает, застывая во мне.
— Прими мою руку Аса из рода Волков, — слышу голос.
«Аса из рода Волков». Не выдержав, я блаженным стоном сопровождаю эти слова, произнесенные вслух.
— Принимаю... — не говорю, сиплю. — Принимаю твою руку, Таор из рода... Волков!
Голос не выдерживает первым, садится. Последнее я говорю уже на уровне шепота, ощущая как между наших ладоней пульсирует, целуется, шевелится раскалённая донельзя кровь рода. Нашего рода.
Таор начинает двигаться, толкаясь в меня на каждое слово.
— Я буду твоей... силой! Клыками! Твоими глазами, ушами, голосом. Слышишь? — его голос сходит на хрип, уже мало напоминая человеческий.
— Да... мой... Волк, — это все, что я могу произнести.
Звери. Мы — два зверя, которые ничего не стыдятся.
Глаза закатываются от острых ощущений. Я ерзаю, почти скуля под ним. Я не могу ничего сформулировать. Я принимаю и отдаю все, что есть. Я надеюсь, что он знает, чувствует, что я буду его семьёй в хорошие времена, в плохие времена, в избушке, в огромном доме, мне тоже плевать — где и как. Я люблю его.
— Моя Волчица, — слышу в ответ.
Лес верит нам, одобрительно хлопая тяжёлыми лапами елей. Теперь я знаю, кто я, уверена. Я — Волчица.
ВОЛЧИЦА!
Эпилог
— Блуди волк, блуди змея, не я, — автоматически проговорила я, шагнув на новую дорожку. Тут же выругалась, извинилась перед лесом за то, что выругалась, а после за то, что неправильно сказала. Трусящий около ноги Бояр поднял мохнатую голову, испытующе вгляделся в меня, словно спрашивая: «Ты все-таки того, да?»
— Не смотри так, я случайно! — пробормотала, оправдываясь перед волчонком. — Имела в виду... Блуди олень, блуди змея, не я.
По привычке сказала, машинально. Старые привычки так легко не уходят, въедаются как соль в дерево, еще попробуй убери.
Снисходительно чихнув, Бояр помахал черным хвостом и, выражая традиционное презрение к моим заговорам, приступил к утреннему туалету около ни в чем неповинной ели.
Зажав нос, я прошла дальше, не собираясь за этим наблюдать. Сегодня собирать мне особенно ничего не надо — гуляю, исследую территорию. Люблю знать свой лес, все его уголки, ямки, впадины. Таор говорит, что это родовое. Мне приятно, что хотя бы малая толика рода все же сидит в крови.
Прошло несколько месяцев. Что-то поменялось кардинально, что-то не поменялось вовсе. Трудности приходится преодолевать всегда. Я была для односельчан ненастоящей травницей, бледной копией своей матери. А кто я для великородных? Бессильная. Ненастоящая Волчица. Пусть свежая кровь временно действует на меня, я никогда не буду чуять как они, никогда не буду видеть так, как они, у меня не будет такой силы, скорости, клыков. Знаю, местные перешептываются обо мне, но не трогают. Некоторые вполне вежливы, но есть и такие, кто обходит меня как прокаженную и что-то бормочет вслед. Знаю, они боятся заразиться вирусом, от которого нет лекарства. Вирус бессилия — вот чего боятся великородные.
Таор не боится, хотя знает, что от меня могут родиться бессильные дети. Говорит, чтобы я не волновалась, что заткнет пасть любому. Как восьмой старейшина он обещал мне, что поднимет тему бессильных, официально запретит практику избавления от таких детей. Знаю, моему Волку хватит сил. А пока... Я втихую молюсь Порядку по утрам и вечерам, чтобы наш ребенок — если он все-таки появится — был сильным как Таор, не таким как я. Однажды обсудив, мы стараемся не поднимать эту тяжелую тему. Мы оба принимаем положение вещей и готовы к тому, что будет. Или не будет.
Но страшно. Конечно, страшно. До дрожи, до холодного пота, до слез.
Не могу желать своему ребенку доли бессильного. Сколько потребуется, чтобы Волки приняли таких? И примут ли когда-нибудь? Не знаю... Сама я, пожалуй, отпустила. Что я собираюсь делать, чтобы меня приняли Волки? Ничего из специального. Я уже знаю, что мнение толпы переменчиво. Кому надо, тот ценит. Я ответственно ходила до своего села и обратно, пока Таор не пригнал туда подлекаря — ученика лекаря, желающего обзавестись собственной практикой. Большинство односельчан тут же прониклись новым специалистом — он же мужчина. «А мужчина гораздо лучше женщины. ЭТО ЖЕ МУЖЧИНА!» — категорично заявила мне Корна. Про Аглу они забыли так же быстро, как про меня. Точнее, обо мне односельчане помнили, но больше с волчьей стороны. Олов признался, что ходят слухи, будто я создала зелье, которое Волков привораживает, носы им перебивает. У меня уже спрашивали рецепт. Вздохнув, согласилась, что зелье есть, и выдала рецепт безобидной витаминной настойки. Нельзя им про волчью ягоду говорить, потравятся ведь, глупые.
Теперь у меня появился брат. Мы говорим, много говорим, ощущая друг к другу странную близость, которую заметили еще при первой встрече. Это забавно: мы тянемся к одним и тем же кусочкам, сталкиваемся лбами, потому что поворачиваемся одновременно, и задаем вопросы в одной манере. Я от души отругала Тирома за отношение к женщинам. Он скривился, будто съел кислую ягоду, спрятал глаза, но ответил, что после встречи со мной стал иначе смотреть на такие вещи. Надеюсь, стал лучше. Тир учит меня читать следы — это то, чему можно научиться с моими силами. Я угощаю его пирожками и ношу ботинки, которые он сделал. Лучшая обувь, что у меня была.
Вирану я пока не могу назвать мамой. Простила ли я ее? Наверное, да. Я стараюсь не сердиться, понимаю, что в тот момент она не могла иначе, но и внезапно полюбить тоже не могу. Мы видимся — пока больше с ее подачи, учимся общаться друг с другом.
С матушкой, точнее с Аглой — то же самое, только с другой стороны. Нам устроили свидание — я вернулась с него в растрепанных чувствах. Она уверена в том, что сделала, не жалеет. Мне сложно такое принять, но я люблю ее. Непросто получается с обеими матерями...
А есть еще отец... Он не лесной дух, а Волк из плоти и крови, но существует по-прежнему номинально. С трудом приняв новость обо мне, он не ищет моего общества. Тир говорит, что он переживает. Может и так. Таор сказал дать ему время.
Это я могу понять.
Нам всем нужно время, чтобы свыкнуться с изменениями.
Синяя хворь на род Волка повлияла не так значительно, как на род Змей, однако ничего еще не кончено. Вирус, однажды запущенный матушкой, остался навсегда, продолжая изменяться и нападать. Повлияет ли он на следующие поколения великородных? Это покажет лишь время. Я спрашивала Таора, почему верховный маг не сплетет вирус, убивающий вирус. Таор честно сказал, что не имеет понятия о таких вещах, но точно знает, что у всякого действия, совершенного даже с самыми хорошими намерениями, есть последствия.
«Может так быть, что последствия еще страшнее», — внушительно добавил, хмуро глянув на меня.
Он опять прав. Я узнаю своего Волка и люблю с каждым днём все сильнее. Мне нравится его непростой нрав, который вовсе не изменился — по-прежнему «лютый». Став старейшиной, Таор порой приходит домой настолько взвинченным, что я чувствую страшную ответственность, когда готовлю ему успокаивающий чай. Убьёт ещё кого... Индира, например.
Или Дрея. Сероглазый высший Волк неожиданно увлекся бывшей любовницей Таора — Тайрой. Мой Волк принял известие без воодушевления. Я наблюдала, как друзья сначала подрались, потом неделю не разговаривали, переживали и переваривали каждый свое, после помирились. Но Таор все еще ворчит: «Не мог другую найти, бешеная скотина». Он ничего не может сделать с выбором друга.
Мы планируем выбрать ездового волчонка для меня, как Волчица я имею на это право. При Таоре обмолвилась, что возьму самого слабого, никому не нужного. А он нахмурился и прорычал, что я глупая селянка, что надо брать того, кто идёт в руки и нравится, а не по каким-то надуманным критериям. Расплакалась тогда как ребенок... Еще раз поняла, что сделала верный выбор.
Около нашего дома растет терн — шипастый колючий кустарник с темно-синими ягодами, из которых получается потрясающая наливка. Я сравниваю
