пока мой рот не поглощает Слава, даря глубокий влажный поцелуй. Я чувствую, что он резко останавливается, его член покидает мое тело, и мой мужчина с рычащим стоном кончает мне на живот.
Он замирает, все еще держа меня в объятиях в этой странной позе на тумбочке, и утыкается носом мне в шею. Я слышу свой громкий пульс в ушах и его учащенное дыхание, теряясь в пространстве от заполняющего все мое тело блаженства. Вдруг я осознаю, что я улыбаюсь, искренне и совершенно без стеснения.
– Кровать, если что, была в спальне… – хрипит Слава, и я чувствую улыбку на его губах, покрывающих мою шею новой порцией поцелуев.
– Кровать для слабаков, – смеюсь я.
Глава 36. Розовое в голубой цветочек
Поправляем и надеваем сброшенную одежду, улыбаемся друг другу, как два счастливых идиота.
– Пойдем на кухню? У меня там чайник горячий… – Слава замолкает и, усмехнувшись, продолжает: – Был когда-то. Хочешь чай?
Мама еще не звонила, значит, еще не обнаружила мою пропажу и, возможно, решила, что я сплю, так что… Я не хочу уходить от Славы, пока он сам меня не выгонит, вот так-то!
– Всего хочу, и побольше, – улыбаюсь ему я и неожиданно замечаю движение на лестнице.
На одной из средних ступеней, прямо напротив прихожей, все это время сидел Одуванчик и наблюдал. Удивительное дело, что спуститься с лестницы он решил только тогда, когда мы со Славой закончили.
– Мохнатый извращенец, что ли? – фыркаю я на проходящего вальяжно мимо кота. Тот лишь, распушив хвост, ускоряется в сторону кухни.
– У него бывает, да, – смеется Слава и ловит кота на руки. – Тяга к обнаженным людям… Пойдешь в ванную – забудь об одиночестве. Он обязательно заберется в раковину и будет сидеть и пялиться на тебя. Если закроешь шторку, то он начнет орать, а если решишь его провести и не пустить в ванную комнату, то будет орать еще громче и драть обои. Да, Ванька? – Кот недовольно воротит морду и начинает извиваться у Славы в руках. – Вот и вся любовь…
– Я компенсирую, – подхожу к Славе и целую его в щеку, потом в другую, потом в губы.
Ситуация снова выходит из-под контроля, и нам приходится с трудом оторваться друг от друга. Только сейчас понимаю, что губы горят от поцелуев, а спина ноет из-за не самой удачной позы, а еще я, видимо, активно шевелила рукой с утяжкой на локте, и она под тканью толстовки съехала.
Когда Слава заходит на кухню, он первым делом забрасывает рубашку, которой несколько минут назад стирал следы нашего общего безумия с моего живота, в стиральную машинку. Ставит кипятиться чайник, а на стол – две кружки и вазу с конфетами. Я все это время, пока он готовит нам напитки, наблюдаю за ним, а точнее, за тем, как на его голом торсе двигаются мышцы и… Господи, как же ярко горят красным следы от моих ногтей! А еще я наконец-то вижу то самое взбесившее меня тогда черное пятно под его рубашкой!
Черная татуировка на груди с левой стороны в виде римской цифры два, пересеченной бесконечностью.
– Что она значит? – спрашиваю я и указываю Славе на татуировку.
– Это напоминание, – немного растерявшись, отвечает он.
– Напоминание о чем?
– Скорее не о чем, а о ком, – говорит он, и я, кажется, догадываюсь, о ком именно.
– О брате, да? – осторожно уточняю я. – Как его звали? Ты не рассказывал…
– Лев, в честь деда по маминой линии, а я – Вячеслав, в честь деда по отцовской, – усмехается он.
– А что именно она означает? – киваю я на татуировку. – Бесконечность я поняла, наверное, это значит, что твой брат ушел в бесконечность… А цифра два? То, что вас было двое?
– Все куда проще, – мило улыбается Слава. – Это не цифра два, это знак близнецов. Мы родились с ним под знаком близнецов, вот такие вот двойняшки. Для меня эта татуировка – напоминание, что мой брат навечно в моем сердце, – Слава прикладывает руку к груди, – и я всегда буду помнить о нем, что нас было двое.
– Это, наверное, ужасно – потерять родного человека, которого очень любишь, – морщусь я, словно ощущая его боль. Нет, не ту, что он испытывает сейчас, а ту, которую испытал тогда. Моим единственным родным человеком уже долгое время была только мама, и мысль о том, что ее не станет, приносит мне дикую душевную боль, такую, что слезы на глаза наворачиваются.
– Ужасно, но я не хочу об этом думать и никому не желаю такое пережить, – отвечает Слава и переводит тему, усевшись напротив меня за столом. – Ты сказала, что вы собрались уезжать. Это правда?
– Маме позвонил Тимур, сказал, что отец нашел нас и он приедет за нами, – говорю я. – Мама устроила панику, и все в таком духе… Завтра на десять часов у нее билеты на нас двоих, поедем с самым необходимым в соседний город нашей области.
– Черт, – качает головой Слава. – Честно, я сначала даже не поверил… Но теперь вам точно никуда ехать не придется, завтра твоего отца уже арестуют. Даже если он уже выехал – его вычислят и найдут. А кто такой этот Тимур?
– Отцовская шестерка, большая шишка, продажный мент, – морщусь я. – Я его не люблю, он мне не нравится, но лишь благодаря ему и его помощи нам удается бегать от папаши. К сожалению, связей Тимура хватало только на то, чтобы помочь нам скрыться, а не на то, чтобы сдать отца с потрохами…
– Связей хватило у меня, будь уверена, – гордо вздергивает подбородок Слава.
Делаю глоток чая и не могу скрыть улыбки, глядя на него, на своего героя.
– Почему же ты так поздно появился в моей жизни? – мечтательно шепчу я. – Где же ты был в прошлом году, почему мы не встретились тогда в приюте, когда Злата и Глеб работали там? Мы бы уже тогда схлестнулись на почве Одуванчика…
– Может быть, тогда еще было не время? – приподнимает брови он. – У судьбы свои планы. Мне кажется, тогда бы ты просто придушила меня, узнав, что я взял того кота, которого ты так хотела… Ты бы даже не дала мне шанса, – усмехается Слава.
Хмурюсь и прокручиваю ситуацию у себя в голове: да, он прав. Я бы просто устроила скандал, возможно, даже в порыве побила его и точно бы не стала рассматривать его лицо и узнавать его как личность. А здесь мы сначала узнали друг друга, а уже потом всплыл
