стороной ладони.
— Я не думала, я не знаю… — я сделал паузу, не зная, как мне объяснить свой поступок.
Возможно, это мои последние слова...
Стоило ли мне что-то скрывать от него?
Убьёт ли он меня если я скажу ему правду?
Или убьёт, если я солгу?
Если я расскажу, что его брат сделал со мной, с моей семьёй и почему я решила сбежать?
Я прерывисто вздохнула, глядя на свои колени, и даже не пыталась пошевелиться из-за растущего дискомфорта от исходящего от меня запаха мочи.
— Меня не устраивала такая жизнь, — всхлипнула я, вытирая слёзы со щёк, потому что знала, что рыдания не принесут мне никакой пользы, — мне решили помочь, и я была в отчаянии. Мне хотелось вернуться к той жизни, которая была раньше… до Сальваторе, — я нервно сглотнула, услышав, как стюардесса спешит налить воды в стакан Массимилиано.
Он молчал, и мне было интересно, о чём он думает, услышав мои слова.
— И ты думала, что тебе сойдёт это с рук? — спросил он, его голос не поднялся ни на октаву.
Мои плечи опустились, когда я медленно подняла голову и взглянула в его сторону, не осмеливаясь посмотреть в его глаза, цвет которых напоминал мне сверкающую молнию.
— Да, — я слабо кивнула, — неужели так ужасно было думать и мечтать, что когда-нибудь я буду свободна? Что когда-нибудь я перестану быть объектом мужской одержимости?
Я знала, что выгляжу и пахну ужасно. Я хотела попроситься в ванную, но не могла набраться смелости сказать это. Мне не хотелось больше говорить, но я понимала, что не осмелюсь сменить тему, если только Массимилиано не направит разговор в другое русло.
— Что он собирается со мной сделать? — спросила я, глядя на облака и наблюдая, как высоко мы летим над землёй. Всё, что я могла видеть, это голубое небо и пушистые облака, и мне хотелось улыбнуться этому прекрасному виду, но жизнь в тот момент была далеко не прекрасной.
— То, что должен.
— Ты меня ненавидишь? А его семья? Вы все меня ненавидите? — спросила я его, закусив нижнюю губу при мысли о том, что меня презирает самая могущественная семья в мире. Я должна была признать, что ситуация была, мягко говоря, дерьмовой. Я нажила себе врагов в лице людей, владеющих половиной мира.
— Тебя слишком сильно волнует мнение людей, — прохрипел он, ставя свой пустой стакан на соседнее с собой сидение.
— Мне страшно, — дрожащим голосом призналась я.
— Так и должно быть, — от его слов волосы на моей шее встали дыбом, — иди прими чёртов душ, твоя моча портит мебель.
†††
Я предполагала, что мы летим обратно в Хэдли, но вместо этого Массимилиано привёз меня в Венецию. Место, где я обручилась с Сальваторе, и то самое место, где они с Сальваторе выросли.
— Почему Венеция? — спросила я.
И Массимилиано ответил что-то про то, что ни один Эспозито не родится на заброшенной земле Америки, после чего я замолчала.
Мы прилетели в назначенное место. Дверь самолёта открылась, и охранник протянул руку, чтобы помочь мне выйти. Я оглянулась вокруг, и увидела принадлежащий Сальваторе красивый дом на берегу реки.
Я почувствовала, как моя малышка зашевелилась внутри меня, и я положила руки на живот, чтобы успокоить её активность. В самолёте, я переоделась в красивое белое платье длиной чуть ниже колен, оно было свободным и держалось на толстых бретелях.
Пройдя ближе к дому, я оглянулась назад на машину, смущённо нахмурив брови, и ожидая, пока Массимилиано подойдёт ко мне, но он этого не сделал. Окно его машины опустилось, как будто он знал, что я его ищу.
— Я думаю родителям нужно побыть наедине, — сказал он, глядя мне в глаза.
Он пугал меня до глубины души, ведь что-то в его глазах подсказывало мне, что он намного хуже своего младшего брата.
— Хорошо, — нервно сглотнув, сказала я и посмотрела на дом, прежде чем снова обратиться к нему.
— Ребёнок должен родиться со дня на день… ты ещё будешь здесь?
Я поймала себя на мысли, что оттягиваю момент, чтобы войти в дом, за дверьми которого, как я понимала, меня ждал Сальваторе.
Массимилиано кивнул и, не проронив ни слова, поднял тонированное стекло, а затем машина неторопливо скрылась из виду. Я оглянулась на дом и медленно начала приближаться к главному входу. На дрожащих ногах я подходила к дому, и с каждым шагом мне становилось всё трудней дышать. Я остановилась прямо у входной двери. Мои опухшие ноги болели, но это было меньшей из проблем. Больше меня волновало то, что будет ждать меня за этими дверьми.
Положив руку на дверную ручку, я шёпотом произнесла молитву, а затем медленно повернула её и открыла дверь. Зрелище, открывшееся мне, когда я шла по прихожей, заставило меня застыть на месте.
В конце коридора я увидела стоящего на коленях спиной ко мне Сальваторе, со сложенными вместе руками перед собой. Перед ним был алтарь, целиком обклеенный моими фотографиями. На одних я улыбалась, на других хмурилась или просто смотрела вдаль, а посреди этих фотографий стоял вырезанный из камня идол, изображающий меня, словно я какая-то Богиня или небесный ангел.
Этот человек поклонялся мне.
Я стояла в шоке, мои взгляд был прикован к глазам статуи, которые были точной копией моих собственных. Я почувствовала, как по позвоночнику пробежала дрожь при виде такого открытого проявления одержимости или психического заболевания. Что, чёрт возьми, это было?
Я не заметила, как Сальваторе, который стоял на коленях и молился перед моим идолом, заговорил:
— Моя дорогая Нирвана, — прохрипел он, — только ты могла поставить меня на колени, — открыто признался он.
Я изо всех сил пыталась дышать ровно. Я отвыкла от его голоса, и мне было страшно вновь слышать его холодный тон, после того, как я так долго убегала от него. Конечно, мне снились кошмары, в которых я слышала его голос, обвиняющий меня в его смерти, но это ничто по сравнению с реальностью.
Внезапно в моей голове возникли воспоминания о тех моментах, когда он разговаривал со мной, рассказывал мне что-то о себе, или обо мне. Когда говорил, какой хорошей девочкой я была, принимая его член. Я закрыла глаза, отводя взгляд от святыни, но Сальваторе отошёл от своего места поклонения и направился ко мне, уверенными шагами сокращая расстояние между нами. Я почувствовала его прикосновение, когда он взял мои руки в свои, поднося их к своим губам и оставляя тысячу маленьких поцелуев на тыльной стороне моих ладоней.
— Все те месяцы,
